Слепой в шаге от смерти

– Ни с кем я не хочу советоваться, решение тут нужно принять самостоятельно.

– Решение – да. Но если кто-то поможет, что в этом плохого.

– Никогда не надо перекладывать на других то, что можешь сделать сам.

– Когда ты должен дать ответ?

– Еще вчера.

Евгений Ильич тщетно пытался найти взглядом сигареты.

– Хочешь закурить? спросила жена.

– Хочу.

Она вытащила из шкафчика хрустальную пепельницу, поставила перед мужем, рядом положила пачку сигарет, затем подала коробок спичек.

– Я их специально спрятала, чтобы у тебя соблазна не было.

– Ну, спасибо за заботу.

Евгений Ильич закурил, и Зинаида заметила, как предательски подрагивает спичка в его пальцах. Дрожь в руках всегда являлась сигналом того, что муж не может найти решение в каком-то важном вопросе.

– Ты расскажешь, что за работа?

– Тебя это, по большому счету, не касается. Извини, Зина.

– Как это не касается? Жена я тебе или кто?

Вроде, не девка уличная? Я тебе дочь вырастила, можно сказать, жизнь на тебя положила.

– Да, виноват. Времени на семью мне всегда не хватало, служба, ты же понимаешь.

– – Я уже устала это слушать. Был бы ты генералом, вышел бы на пенсию. А это и деньги совсем другие, и положение в обществе другое.

– Что я, не понимаю?! Не трави душу.

– В общем, решайся. Я чувствую, тебе предложили что-то хорошее, а ты, как тюфяк, не можешь сделать шаг, причем шаг к светлому будущему. Что, так и хочешь прозябать в старой квартире и ездить на отцовскую дачу?

– Меня это пока устраивает.

– Что значит, устраивает? Тебя устраивает, так меня не устраивает. И о дочери, кстати, подумать надо, ей скоро замуж, а ты…

– Хватит! Я еще не старик, – ударил кулаком по столу Евгений Ильич.

Подобного жена не ожидала, она сразу притихла и даже голову втянула в плечи, засуетилась, принялась протирать чашки и аккуратно расставлять их на полке в шкафчике.

– Короче, я еду, все!

– Когда вернешься? – уже совсем другим тоном, смирившись, спросила жена.

– Завтра к вечеру.

– А если машина не заведется?

– Заведется, я аккумулятор поменял.

– Но на улице, между прочим, мороз. И машину мы тоже могли бы новую купить.

– Купим, купим, – сказал Евгений Ильич, выбираясь из-за стола.

Он быстро собрался. Еда в дорогу уже была приготовлена, Зинаида упаковала ее в большой целлофановый пакет и подала мужу:

– Вот, в сумку брось.

– Заодно хоть дом протоплю, а то отсыреет.

– Отсыреет…

Отцовская дача, как называла ее Зинаида, представляла собой небольшой двухэтажный домик. Первый этаж был сложен из красного кирпича, а второй – целиком деревянный – был бревенчатый.

Домик этот, расположенный в хорошем месте на берегу реки, рядом с озером, в пятидесяти километрах от Москвы, принадлежал отцу Зинаиды, принадлежал до тех пор, пока генерал не умер. А затем дом по наследству перешел к дочери. Правда, в последние десять лет старый генерал туда не ездил, у него постоянно болела спина, а два инсульта сделали его почти инвалидом, и на даче он не появлялся, предоставив ее в распоряжение дочери и зятя.

Тепло одевшись, Евгений Ильич подошел к жене и поцеловал ее, чего не делал почти никогда или делал крайне редко. От подобного внимания Зинаида чуть было не прослезилась.

– Ладно, ладно, поезжай, Женя. Только поосторожнее там, смотри, не простудись. У тебя ведь как сквознячок какой, или ноги промочишь, тут же и насморк, и кашель…

– Хватит, знаю. Буду осторожен. Не на войну, в конце концов, еду.

– Ну, и хорошо.

Полковник Самохвалов спустился с третьего этажа во двор, смел снег с ветрового стекла скромной серой шестьсот двадцать шестой «мазды», забрался в салон и взглянул на окна своей квартиры. Зинаида смотрела на него. Евгений Ильич опустил голову, повернул ключ в замке зажигания. Машина завелась. Он махнул рукой жене, Зинаида тоже в ответ помахала.

– Ну, с Богом, – сказал Евгений Ильич, выжимая сцепление.

Через полтора часа он уже был на даче. Ворота открылись с трудом из-за глубокого слежавшегося снега. Из гаража Евгений Ильич принес большую деревянную лопату с обитым жестью лезвием и принялся разгребать снег у ворот гаража. Он вспотел, работал быстро. Машину загнал под крышу уже в темноте, затем долго возился с печью. Все это он делал, не снимая куртки и шапки: в доме царили стужа и сырость, и Самохвалов даже заиндевел от холода.

– Ничего, ничего, – бормотал Евгений Ильич, – сейчас дровишки разгорятся, самое главное, их не жалеть. А прогорят, еще подброшу.

Из сарая он принес белые березовые поленья, длинные, приятно пахнущие морозом, и уложил их поближе к печке.

– Ну, давай, давай, – подгонял Самохвалов, поправляя охваченные пламенем дрова.

За окнами синела ночь. На небе было непривычно много ярких звезд, в печке потрескивали поленья…

– Как здесь хорошо!

Гостиная постепенно прогревалась, стрелка термометра медленно ползла вверх и уже достигла отметки четырнадцати градусов.

– Ну, еще бревнышек шесть-восемь, и потеплеет градусов до восемнадцати. А восемнадцать – это вам не шесть, это совсем другое дело.