Слепой Виталька (СИ)

Виталя не знал этого мира, боялся его. Шум, доносившийся из-за забора, был шумом огромного океана, в котором человеку Витале суждено только погибнуть. Отец от них ушел, дом мама продала, Мухтар умер, умерла и бабушка.

И как ни странно, это чувство страха окружающего мира увеличивалось оттого, что в школе учили, как нужно себя готовить к жизни за стенами интерната.

На зимние каникулы старшеклассников повезли на экскурсию в монастырь Оптина Пустынь. Теплый комфортабельный автобус. Экскурсовод, пока ехали, рассказывала об истории монастыря и о разных достопримечательностях, встречавшихся по пути.

В монастыре они ходили на службу, и Виталя впервые в своей жизни исповедовался и причастился. Как же ему понравились голоса монастырского хора! Тихое, ангельское пение. Голоса монахов пели непонятные Витале слова, но его сердце в каждом пропетом слове слышало: "Бог! Бог! Бог!"

Потом их повели в скит, который находился в лесу за монастырскиими стенами. В скиту монах показал келью старца отца Амвросия, и они из амвросиевского колодца набрали водички.

Потом была настоящая монастырская трапеза. Они ели, сидя за длинным деревянным столом на деревянных лавках. А им читал все тот же монах житие отца Амвросия.

Монаха звали Филиппом, и ему было двадцать лет. Он жил в монастыре уже третий год и был всего лишь на пять лет старше Витали. А монахи - это ангелы во плоти. Так им сказала экскурсовод. Что это значит, Виталя толком не понимал. Но все это было тайной и вызывало в душе трепет.

Было все хорошо и благостно. Они уезжали. Виталя стоял перед монастырскими воротами и дожидался остальных ребят, которые с воспитателями пошли в иконную лавку. Была легкая оттепель. Светило яркое солнце, и с монастырских стен барабанила по асфальту январская капель.

Виталя, зажмурив глаза, как кот, стоял, подставив лицо солнышку, и наслаждался.

Тут к нему кто-то обратился. Виталя сначала ничего не понял. Ему что-то сказала какая-то женщина, а потом сунула в руку бумажку.

- Прими Христа ради, сынок!

И только когда женщина отошла, Виталя, ощущая в кулаке свернутую бумажку, понял, что ему подали милостыню.

Это не было ужасом и не было похоже на оскорбление или обиду. Это было откровением наоборот!

Разверзлись небеса, и кто-то тяжелым ударом кувалды в темечко убил Виталю.

Если бы он остался живым, он бы провалился сквозь землю или сгорел от стыда и безмерного незаслуженного позора. Но он был убит. Оглушенный, раздавленный Виталя что-то еще говорил, отвечал на вопросы. Потом вернулась способность соображать, и он с неимоверным усилием воли, словно ему бы пришлось пройти босыми пятками по стеклам и раскаленным углям, припомнил все, что с ним произошло у ворот монастыря.

- Докатился. С тростью, в черных очках, на паперти собирать милостыню. Это что ли моя судьба? Сам Бог указал мне мое место в жизни.

А ведь этому именно их и учат в интернате. Учат ориентироваться с тростью. Внушают необходимость носить глухие черные очки. Это все знаки, по которым тебя как слепого будут отличать и, возможно, на тебя не наедет машина, и вот такая бабушка подаст тебе, слепенькому, несчастному, грошик Христа ради!

- Я не хочу стоять на паперти! Я лучше утоплюсь или повешусь!

В тот же вечер он с Алькой вышел на прогулку в школьный парк. Ууже без ярости, которая им овладела у ворот монастыря, но с нотами приговоренного в голосе, пытался рассуждать.

Мальчик теперь понимал лишь то, что быть "слепым на паперти жизни" он не согласен.

Алька шла рядом и терпеливо слушала.

За восемь лет, сколько они все живут тут, Алька одна почти не изменилась. Такая же мелкая и худая. Чуть подросла да стала посерьезней. Правда, пела она хорошо и выучилась играть на фортепиано и гитаре. Но это опять же для "паперти жизни": подачки будет удобнее собирать!

Вот и сейчас идет рядом и молчит! Он тут рвет и мечет, он готов лезть в петлю, а она молчит.

- Ты что все молчишь? - в раздражении бросается на Альку Виталя.

- Я тебя слушаю, - отвечает Алька.

- Вот слушай, слушай! Это тебя касается тоже! Это касается всех нас. Только все не хотят об этом думать.

- О чем? - спрашивает Алька.

- Да о том, что мы все уроды у матушки-природы! - взрывается Виталя. - Неужели же ты этого не понимаешь!?

- Ты, Виталя, раздражен. И мне бы не понравилось то, что произошло с тобой в монастыре. Но, во-первых, та женщина сделала это из самых лучших побуждений, ну а потом...

Но Виталя не может слышать, что мелит эта блаженная. Он перебивает и уже кричит.

- Ну ты что, дура, или как? Ведь ты сейчас делаешь то, что каждый день делают с нами наши добрые учителя. Они нам уши заклеивают геркулесовыми словами, а от слов ведь ничего не меняется. Я слепой! Ты слепая! Мы тут все слепые! Пока я думал, что как-то можно выправить глаза, я еще надеялся. Мне сделали пять операций. Мои глаза исполосованы вдоль и поперек, мне кололи уколы в глаза, и капали, и вливали туда всякую дрянь. И никакого толку! А теперь врачи говорят, что моя слепота необратима. Спасибо! И что прикажете мне делать?

- А что делают все остальные? Ты же не один такой!