Слепой. Волчанский крест

– Не ты один такой умный. Догадались, конечно, как-никак это был тридцать девятый год. Кого-то посадили, кого-то даже расстреляли, но, сами понимаете, сделано это было просто для того, чтоб душу отвести и поскорее закрыть дело. Никаких прямых улик обнаружить так и не удалось, имущество экспедиции исчезло без следа, как и сама экспедиция. В середине пятидесятых там пытались искать уран, и с тем же результатом. О следственных бригадах, чересчур активных участковых и случайно оказавшихся в тех местах охотниках я молчу. Не говорю также о местных жителях, которых за все эти годы в окрестностях Волчанки и тамошней обители пропало что-то около полутора десятков. В семидесятых об этой местности уже начали поговаривать как об аномальной зоне. Упоминались геомагнитные аномалии, сводящие с ума компасы, нарушающие работу аппаратуры и в конечном итоге способствующие потере ориентации в пространстве, что и приводит к плачевным последствиям; выходы ядовитых газов, вмешательство инопланетян и прочая чепуха в этом же роде. По слухам, в той местности потерялись несколько уфологов, но, поскольку они действовали на свой страх и риск, без ведома официальных органов, эти слухи остались непроверенными: с таким же успехом эти люди могли потеряться где-то еще, а то и вовсе сменить место жительства, не уведомив об этом своих знакомых. Затем, в самом начале восьмидесятых, какой-то энтузиаст из министерства культуры раскопал в архивах упоминание о фресках, некогда украшавших монастырский храм. Их будто бы написал кто-то из известных художников-иконописцев. дай бог памяти.

– Иннокентий Волошин, – подсказала Ирина. – Был такой монах в Троице-Сергиевой лавре. Я помню, отец об этом рассказывал. Только я тогда не поняла, чем кончилась эта история с фресками. А может, не запомнила по малолетству.

– Вероятнее всего, ваш отец просто не стал говорить, чем все это кончилось, чтобы не травмировать детскую психику. А кончилось, Ирина Константиновна, тем же, чем и всегда: группа столичных реставраторов, отправленная для обследования монастырских фресок, бесследно исчезла.

– Господи, какой кошмар! – пробормотала Ирина.

– Не понимаю, – сказал Сиверов. – Воля ваша, Федор Филиппович, но все это звучит, простите, как неумная шутка. Я тут попытался представить себе карту. Места, конечно, глухие, но ведь не настолько же!

Ирина посмотрела на него с благодарностью. В словах Глеба Петровича звучал голос разума, слегка разрядивший сгущающуюся атмосферу иррационального ночного кошмара. При том, что Федор Филиппович рассказывал весьма интересные вещи, Ирина уже начала жалеть, что не воспользовалась предложением покинуть это сборище.

– Ты прав, – согласился с Сиверовым генерал. – Не такая уж там и глухомань, особенно теперь. Я навел справки. Поселок, можно сказать, процветает. Там построили завод безалкогольных напитков, а где завод, там, естественно, и дорога, и соответствующая инфраструктура. Так что место достаточно цивилизованное по тамошним меркам.

– И что?

– А ничего. В смысле, проникновение цивилизации в те места никоим образом не сказалось на. гм. доступности Волчанской обители. Последнее зарегистрированное исчезновение отмечено в середине девяностых, когда в Волчанку из Пскова прибыл отец Андрей Карташов. Прибыл он туда, имея благословение московского патриарха на возрождение обители. С областными властями этот вопрос был согласован, никто не возражал. Так вот, этот самый отец Андрей пропал, как только попытался просто дойти до монастыря – осмотреть, так сказать, материальную базу.

– Дьявольщина какая-то, – сердито сказал Сиверов. – Ну хорошо, а что говорят местные? Ведь не может же быть, чтобы за все эти годы никто не поинтересовался их мнением!

– Местные.

Федор Филиппович кривовато усмехнулся и, снова сложив вчетверо свою шпаргалку, убрал ее во внутренний карман пиджака. Ирина встретила этот жест вздохом облегчения: честно говоря, ей уже начало казаться, что страшный список пропавших без вести никогда не кончится.

– Местные, Глеб Петрович, конечно, не молчат, – все с той же кривой, скептической улыбкой продолжал генерал. – Причем, что характерно, сегодня, на заре третьего тысячелетия, они слово в слово пересказывают басни, которыми их предки потчевали полицейских чиновников в самом начале позапрошлого века. Это, кстати, выглядит довольно странно. Местные поверья и легенды, конечно, живучи, но за столько лет, передаваясь из уст в уста, они неизбежно должны были претерпеть заметные изменения. Этого, однако, не произошло, и это, господа мои, очень, очень странно. Можно подумать, что все волчанцы говорят чистую правду – и тогда, и сейчас.

– Что же в этом странного? – пожал плечами Глеб. – Люди иногда говорят правду – нечасто, но все-таки говорят.