Слепцы (ЛП)

– Но он больше не руководит вами, мэм. Нам подчиняться решениям ведущего карателя или вашим? Работа во имя Императора должна быть завершена, и мне хотелось бы узнать от вас, как именно следует это сделать.

– Спасибо, что обратили мое внимание на этот вопрос, детектив Реде, – ответила Шира. Внутреннее напряжение спало так быстро, что она практически услышала хлопок; в словах Лазки не было признаков бунта или заговора, только озабоченность порядком вещей, иерархией и главенством закона в Бастионе Псайкана. «Восстание и убийство», черт их дери, о чем она только думала? – Я обдумаю дальнейший порядок действий и обращусь в преторию за необходимыми мне советами. Вы уже получили инструкции насчет слежки. Когда разберетесь с этим, мне не помешает точная информация о том, почему люди в Башне реагируют на Иланте совершенно определенным образом. Я знаю, что она оставила здесь след, но мне нужно знать, какой именно.

Отсалютовав, Реде собралась уходить, но Кальпурния остановила её.

– Есть ещё один, последний вопрос – обещаю, я вас не задержу. Медике Скаль упомянул некую… марь, кажется, он так это назвал. Нечто насчет пребывания в месте, которое настолько пропитано энергиями теснящихся там псайкеров, что становится практически заразным.

– И вы чувствуете это, да, мэм? – Лазка шагнула обратно в привратную нишу. В её выражении лица смешались сочувствие и четкая профессиональная отстраненность, что-то вроде «ничего нового». – Вы не ошибаетесь. Наши тела выкидывают фокусы, как и наши мозги. Некоторые люди не могут с этим жить, и их приходится отправлять со станции. Не все они самостоятельно поднимаются по трапу, если вы понимаете, о чем я. Псайкерам наплевать, их сознания плавают в мари, как рыбы в воде, а мы в ней захлебываемся. Вам очень тяжело?

– Небольшая боль в мышцах, суставах, голове и какие-то… какие-то странности восприятия. Приходится контролировать мысли, не могу точно определять температуру вещей. Это обычно для новичка в Бастионе или…?

Реде утвердительно хмыкнула.

– Благодарю вас, детектив, и, думаю, это всё, что мне требовалось узнать. Больше не стану отвлекать вас от слежки.

Лазка ушла, оставив Ширу на дне высокого лестничного колодца у стен участка. Она стояла перед отполированным касаниями постаментом с древним священным инфоковчегом, глубоко погруженная в раздумья.

Уходя из участка, Торма Иланте уже знала, что за ней наблюдают, но это её не беспокоило. Она немедленно вычислила двоих соглядатаев – во-первых, надсмотрщика за слугами, которые тащились позади завывающей электротележки, нагруженной грязным бельем. Выбранный им маршрут до прачечной оказался странным, зигзагообразным, и намного чаще пересекался с путем успокоительницы, чем должен был.

Другая, похоже, оказалась поопаснее: молодая женщина, ремесленница, которая бродила по галереям с планшетом и стилом, перерисовывая узоры на вымпелах. Такое прикрытие работало лучше, большинство людей не распознали бы его. Иланте сочла, что вторая наблюдательница вооружена. Если Кальпурния отдала соответствующий приказ, то женщина может оказаться не только соглядатаем, но и палачом Тормы.

Всё так странно, думала успокоительница на ходу. Залы остались такими же, как и в её воспоминаниях, но люди изменились. Когда Иланте была здесь много лет назад, Шевенн находился в расцвете сил: чем-то похожий на ястреба, горделивый, свирепо правящий собственным разумом, он невероятно отличался от стада псайкеров с выжженными мозгами, которых загнали в Башню вместе с ним.

Туджик… Туджик прибыл сюда почти в коматозном состоянии. Он откликался на осторожное телепатическое зондирование более умелых астропатов, но не был способен на что-то более сложное, чем вплетение своего голоса в самые нижние регистры хора. А теперь он стал вероятным наследником Отранто!

И столько незнакомых имен: Святосталь? Анкин? Дель’Катир? Ветераны, уже, видимо, постаревшие и достигшие могущества. А многие астропаты, разумы которых Иланте знала почти так же хорошо, как собственный, – Тофлио, Свет-Его-Глаз, Чангайя, – уже сгинули.

Торма задумалась о своих прежних коллегах. Неважно, насколько сильными они были, насколько умелыми, с какой верой или отвагой направляли свои сознания в пандемониум, терзающий душу, призвание рано или поздно губило их. Мозги выгорали, истерзанные сердца отказывали, или же разумы просто изнашивались до такой степени, что псайкеры уплывали в серый паралич, который успокоители называли «пепельным сном». Иногда, с дрожью подумала Иланте, происходило, возможно, нечто более темное, и астропаты падали наземь в собственные вышибленные мозги, с дырой в черепе от пули витифера.

В редкой для себя меланхолии Торма пробиралась по извилистым галереям. Соглядатаи на минуту пропали из виду, и единственными признаками жизни в Башне были приглушенные шаги за каким-то дальним углом. В этом безмолвии, казалось, было нечто более мучительное, чем в шуме работающих доков или непрерывных страдальческих звуках на борту Черного Корабля.