Слепцы

Воевода стал сына своего чаще на княжий двор брать, подсовывал ему пряник, сахару кусок или игрушку расписную, чтобы тот княжне подарил, приучил к себе.

Все это видели, понимали, но ни у кого даже в мыслях не было насмехаться над замыслами воеводы или попрекать, в корысти уличая.

Даже Ласка на воеводского сына поглядывала без обычной своей суровости и одаривала его в праздники. Не бог весть какими ценными подарками, но от хозяйственной и прижимистой обычно княгини любая подаренная мелочь принималась как награда.

Все было понятно и правильно: воевода мечтает о женитьбе сына, а значит, вернее его сторонника и слугу найти трудно. На ближайшие десять лет, понимала Ласка, есть у нее верный цепной пес, готовый жизнь отдать за княгиню да за дочь ее.

Ласка знала, что любит ее муж. Но и про то, что он мечтает о наследнике, тоже знала. Не может род князей Камня пресечься – для Оплота больно было о том думать, – так и заползет чего доброго ему в голову черной змеей мысль другую жену взять, взамен бесплодной, или ублюдка завести от какой-нибудь из дворовых. Ведь может. И право имеет по дедовскому уложению да по обычаям.

Тут без воеводы не обойтись – был у них с княгиней разговор: твердо обещал Пересвист костьми лечь, а не допустить этого. Перешептывались, что очень уж бойкая и слишком красивая дочка старого дружинника не просто так утопла в реке. Сунулась к князю после пожинок с караваем подарочным, поцеловала его по обычаю, а на следующий день купаться пошла да и канула.

Как пропала княжна, воевода не меньше князя с княгиней встревожился, хотел было город весь переворошить, да посад, да пригороды, да по селам окрестным и хуторам дружинников послать, но князь закрылся с ним и женой своей в горнице, долго уговаривал – кричал, улещивал, – но отговорил.

Ласка была к тому моменту снова в тяжести – ожидали к весне разрешения от бремени, – но не в радости. Трудно ей было ходить, переваливаясь по-утиному, придерживая руками огромный свой живот, часто тошнило, ломило спину, оттого стала она еще вспыльчивее и придирчивее, но с князем согласилась. И с воеводой договорилась.

Если украли княжну с умыслом, чтобы выкуп требовать, так обратятся скоро – письмо подбросят или пришлют кого. Если мстил недруг тайный, так все одно мертва уже дочка – ничего не поделаешь. Жалко, но оттуда не возвращаются.

А тут еще говорили ворожейки да повитухи, что, по форме живота судя, родится на этот раз у Ласки мальчик, наследник княжеский. И коли так – все равно не видать воеводскому сыну княжеской булавы. Ну, а если родится дочь, – княгиня обещала ее воеводе в невестки. И будет ли разница между молодыми в три года или в пять – ничего не меняется.

Воевода согласился.

Согласился и с тем, что ежели девочку украли случайно, не знаючи, кого умыкнули, то после переполоха и убить могли – на всякий случай. Это тоже помнить надо было.

Сотник Волк, старший Ближней стражи, с рассуждениями такими согласился и велел своим людишкам тихонько, не привлекая внимания, поспрашивать, не видел ли кто чего, не попадалось ли что-то такое на глаза. Необычное. И отправил соглядатаев по главным дорогам да к городам ближним. Без шума, без гонки, без княжеских грамот. И пригрозил: если кто из посланных болтать станет, лично голову оторвет.

А такие обещания Волк просто так не давал.

Все это князь объяснил Рыку тихим голосом, сидя за разгромленным столом в трапезной, синяк на лице вином отмачивая.

– Да, – сказал Рык. – Я и забыл, как оно в хоромах жить.

– В лесу вольготнее? – спросил успокоившийся уже князь.

– А то! Захотел – спишь, захотел – гуляешь. Деньги кончились, вышел на дорогу, взял. Лишь бы фарт был…

– С этим у тебя все хорошо, – кивнул князь. – Волк на твою ватагу давно уже зубы точит, людишек подсылал…

– Подсылал.

– Пропали людишки?

– Мой фарт поболе их фарта оказался, – скупо улыбнулся Рык. – Но они не в обиде были, знали, на что идут, понимали, чем все закончиться может…

– Ты так думаешь?

– Они так сказали.

– Где дочка? – снова спросил князь. – Я ж не просто так спрашиваю, Ласка ежели узнает, то не сдобровать тебе. И мне достанется.

– А позови, я вам обоим расскажу. Вместе и подумаем. Я ж знаю, у кого из вас ум княжеский, а у кого… – Рык постучал костяшками пальцев князя по лбу.

Князь не обиделся.

– Эй, кто там! – крикнул он громко.

Тишина.

– Вот так зарезал бы тебя Кривой, никто бы и не хватился, – Рык встал, прошел через трапезную, открыл дверь и крикнул дружинникам, чтоб позвали княгиню.

Мол, велел князь, чтоб бегом та в трапезную бежала.

Не дожидаясь, пока дружинники решат, кому из них головой рисковать, Рык вернулся к столу.

– Сейчас придет. Узнает, что ты ее так зовешь, явится тебе волосья повыдергивать.

– А, все равно, – махнул рукой князь. – Одна надежда – что разродится удачно и успокоится с ребенком. Ей и так тяжело, а тут…

Князь разлил оставшееся в перевернутом кувшине вино в два серебряных стакана, один подвинул Рыку, второй опорожнил сам.

И сидел молча, опустив голову ниже плеч, пока в трапезную не вошла княгиня.