Слепцы

– Ага. И туда тоже, конечно… Но сколько тех рудников? Старые уже вычерпаны, новые ищут, да не очень находят. Железо сейчас стоит втрое по сравнению с прошлым годом. А тогда оно стоило втрое дороже, чем пять лет тому… Чем за сталь и оружие платить, за море? Золотом, что тоже заканчивается? Людьми. Людьми, они у нас еще плодятся и размножаются, меньше их не становится, а только больше. – Кривой потер лицо рукавицей. – Тут чего странно с Серым этим…

Кривой замолчал, и молчание его было недобрым и тяжелым.

– Что с Серым не так? – спросил Хорек негромко, боясь, что настроение Кривого испортилось, как бывало уже много раз, и он просто оборвет разговор или даже накричит.

Но Кривой ответил. Не сразу, но ответил.

– Знаешь, как набег происходит? Нет? Не видел еще пока… А набег на село происходит всегда одинаково. Село – не город, у него стен нет и стражи… Дома стоят, заборами огороженные, будто надеются люди в одиночку каждый от врага отбиться… От зверей заборы, и все. А когда кто нападает на село… Лучше затемно – после заката. Или, еще лучше, перед самым рассветом, когда небо уже светлеет, но еще темно. Тихонько подбираешься… Широко конными обходишь, чтобы собак не переполошить. Как обошли, круг поставили, так сигнал нужно подать. Не трубой или огнем – птицей закричать, совой, например, как уговорились заранее. Чтобы никто из селян не понял, что смерть пришла. Вперед пешие идут, крадутся. Если летом, так босые вообще, чтоб не стукнула подковка на сапогах… Когда ты подкрадываешься к селу… Против ветра идешь, чтоб запах твой собаки не учуяли. Идешь, крадешься, а ветер на тебя запахи сельские несет – дымок из труб, едой пахнет, скотиной… Пеленками детскими, опять же… Ты идешь, принюхиваешься, что-то щиплет вот тут… – Кривой хлопнул себя рукой по груди. – Ты ж сам из такого же села. Это ж и у тебя так дома пахло! А ты крадешься, и чем ближе к домам, тем осторожнее ступаешь… Вот к самому дому подходишь. К забору, если забор есть, а то просто к плетню, от огородов идешь, под ногами ботва хрустит… Подошел к дому, затаился. Потом… Потом полыхнет на конце села – бросил кто-то факел на крышу или просто сунул в стреху… Тихо, без крику… Это потом кричать начинают, как огонь увидят. А поначалу – ласточки только кричат. Вылетают из горящей стрехи, пищат, носятся, а не улетают – гнезда там у них и птенцы…

Тихо-тихо говорил Кривой, почти шептал, но Хорек слышал каждое его слово, боясь упустить хоть звук. И что-то ледяное шевелилось у него в груди, как тогда, в засаде, или на постоялом дворе Молчуна, или когда протянул Хорек нож к горлу умирающего сотника…

– …А люди бегут от домов. Бегут, бросают добро, скарб и скотину, только детей хватают, пытаются унести. И не на улицу – на улице страшные кони и всадники, размахивающие оружием и кричащие страшными голосами, – на огороды бегут люди и детей несут. Там – не увидит враг. Оттуда до леса рукой подать… А там – я. Кинжал у меня и веревки. И дубинка, тряпкой обмотанная… Они бегут в темноту, молча бегут, детям малым рты закрывают, а ты ждешь… не шевелишься, в правой руке дубинка, в левой кинжал. Или просто нож… Ножа тоже хватит… Да… Когда уже подбежали они совсем близко, так, что ты дыхание их слышишь, запах теплый, сонный… Тут дубинкой своей взмахиваешь… Не сильно, чтобы оглушить только, свалить на землю… Удар – первый падает. Почти без звука, как мешок. И следующий… Если ребенок на руках, роняют ребенка, а чтоб тот не заплакал, не спугнул остальных… ребенка – ножом. Или опять же дубинкой… Тут уж можно силу не сдерживать, потому как ребенок малый тебе не нужен: все равно он не переживет дорогу до твоего лагеря или до Ярмарки. Убить… А тут и солнце встало… Светло, все видно… Можно, не торопясь, дома обыскать, в сараи заглянуть, прижечь кого, чтобы тайники выдали… Собрать всех выживших, мужиков – отдельно, баб – отдельно. Стариков и старух порешить сразу на месте – они тоже не нужны… Детей малых, что уцелели… А что с ними делать? Думаешь, зачем на копья младенцев нанизывают или на мечи друг другу бросают… Зачем?! А нечего с ними больше делать! Не для чего их с собой забирать… морока одна. И оставлять – все равно помрут. На пожарище обязательно зверье придет… Берешь ребенка за ноги да об стену… Чтоб не мучился…

Хорек вцепился зубами в свою руку, чтобы не закричать. Во рту был соленый привкус крови, а он все сжимал зубы, будто боль могла унять ужас… Ужас и жалость к Кривому, голос которого почти совсем затих.