Слепые

- И то хорошо! - засмеялся князь. - А вот я все в газетах читаю о самоубийцах. "Жить не хочется", - в записках пишут. Что же это?

- Это все наши братья-декаденты, - сказал Лунин, - только мы на эту тему картины и стихи сочиняем, а у них нет стихов, нет картин, они честнее нас, откровеннее... Я это понимаю, но вот чего я не понимаю, так это вас, князь. Откуда у вас бодрость такая? Как это так легко вы мир принимаете?

- Потому что я наивный реалист, - улыбнулся князь, - у меня с миром, признаюсь вам, отношения очень близкие: нам друг без друга никак не обойтись. Приходится взаимно извинять слабости и пороки... Вот у меня склероз, и сейчас голова кружится, и мир отчасти виноват в этом, но я великодушен и не слишком жалуюсь на мою судьбу. Прощай, Люба, однако...

Когда князь ушел, Любовь Николаевна с грустью сказала:

- Отец дурно выглядит сегодня. А мне он так нужен теперь, так нужен...

Потом, когда Лунин собрался уходить, она удержала его.

- Покажите, наконец, портрет мой! - сказала она с вкрадчивой нежностью.

- Смотрите, пожалуй, - сказал Лунин.

Портрет был написан в розовато-белых и золотисто-рыжих тонах. Глаза и губы были влажны, как у тициановской Магдалины15. И на лице была печать как бы утомившейся страсти...

- Я бываю такой, - прошептала смущенно графиня, - но как вы угадали это? При вас я никогда такой не была... Но вы жестоки, Борис Андреевич: ведь здесь я куртизанка какая-то.

- Разве? - сказал Лунин, ничуть не смутившись. - Я бы не сказал так... И вообще я ничего не хотел...

- А вы сегодня вечером свободны? - неожиданно спросила Любовь Николаевна. - Если свободны, приходите к нам. Графа, впрочем, дома не будет... Мне так хотелось бы поговорить с вами о разных вещах.

- Я приду, - сказал Лунин, всматриваясь в светлые преступные глаза графини.

XVI

Когда Лунин вошел вечером в гостиную Бешметьевых, Любовь Николаевна сидела за роялем и играла шопеновский "Маrche Funebre"**.

- Это так, - сказала она, протягивая обе руки Лунину, - я больше не буду... Я не хочу меланхолии. Мы слишком часто грустим с вами, художник. Зачем? Нет, право, я молода еще.

Она подошла к зеркалу и сказала:

- И это во мне есть...

- Что это?

- То, что вы написали... Портрет ваш... А ведь живу я как монахиня. Вы знаете?

- Я так и думал...

- Вот как. Почему же вы думали? Ах да. Я понимаю. Граф говорил мне, что вы встретили его в кафешантане... А что эта Клара? Она в самом деле красива? Какие глаза у нее? Она брюнетка?

- Я не знаю, про кого вы говорите... Я не помню...

- Вы, может быть, думаете, что граф скрывает от меня свои увлечения? Она засмеялась. - Нет, Борис Андреевич, граф - откровенный и благородный человек...

Любовь Николаевна была взволнована, возбуждена и теперь еще более походила на портрет, написанный Луниным. Казалось, что на глазах у нее слезы и что она смеется, чтобы утаить их. И рот ее был похож на цветок алый, томно распустившийся, благоуханный и жаждущий влаги...

- Я не хочу умных слов, даже мыслей умных не хочу, - сказала графиня, - мне хочется говорить и делать глупости сегодня... Эта злая и праведная жизнь убивает меня... Я не могу больше, не могу. Я не хочу быть такой строгой, как ваша жена. Она прекрасна, я влюблена в нее, но она не умеет щадить никого, никого... Только вас. Почему она только вам все прощает?

- Я не знаю, я не совсем понимаю вас...

Тогда она дерзко и вызывающе засмеялась в глаза Лунину.

- Хотите быть сегодня милым и делать глупости вместе со мной?

- Но ведь я стар и скучен.

- Неправда. Вы просто боитесь меня?

- Может быть, и боюсь.

Глаза графини засияли лукаво и нежно.

- Художник! Поедемте кутить... Повезите меня куда-нибудь в невозможный притон или в клуб какой-нибудь подозрительный.

Любовь Николаевна взяла газету.

- Вот, смотрите: объявления... Вот клуб на Владимирской. .. Маскарад в пятницу. Сегодня пятница. Очаровательно. Мы едем? Не правда ли?

- Но там грязно и скучно.

- Грязно... Может быть... Но скучно не будет, потому что я сама полна радости и веселья. Ха-ха-ха! Почему вы так мрачны? Вы думаете, что это пир во время чумы?.. Не надо так думать. Не надо. Я совсем простая. И вы будьте простым. Мы будем пить шампанское...

Любовь Николаевна послала прислугу за домино.

И там, в клубе, она продолжала смеяться, а когда она сняла маску, на глазах у нее были слезы.

Возбуждение Любови Николаевны влияло на Лунина. И грязная роскошь клубных зал, бессмысленные шутки грубоватых масок, холодное шампанское все поддерживало в Лунине настроение странное и тревожное.

И слезы графини пугали его.

- Нет, вы не умеете веселиться, - смеялась Любовь Николаевна, - почему вы мрачны? Вы думаете о жене вашей? Она - прекрасна, прекрасна... Но зачем такие строгие глаза? Ведь все проходит, все проходит. Мы слабы. И пусть. Правду я говорю?

- Да. Все проходит, - улыбнулся Лунин, пьянея.

- А мой муж? Нравится он вам?

- Очень.

- Ну да, конечно. Я так и знала. Я влюблена в вашу жену, а вы - в моего мужа. И потому мы вместе, должно быть, в этом прелестном дворце.

Она опять истерически рассмеялась.