Слепые души (СИ)

 – Он хочет добраться до меня. Это предлог. Возможно, он снова будет пытаться. – Я беру его лицо в свои ладони и упираюсь лбом в его бледный лоб, шепчу: – Папа, я прошу тебя, будь очень осторожен, особенно насчёт выпивки. Ни в коем случае ничего не пей – ни водки, ни пива, даже если тебя будут угощать какие-нибудь твои знакомые. А с незнакомыми людьми вообще не разговаривай, что бы они тебе ни втирали. Но самое главное – выучи молитву, которой можно его отогнать. Я напишу тебе её, и ты должен её затвердить, как дважды два. Ты всё понял?

 Он кивает, закрывает глаза.

 – Да...

 Выглядит он неважно: весь бледный, под глазами тени, губы серые. Я никогда его таким не видела, и мне становится гораздо страшнее, даже чем когда вокруг меня летали мои вещи. Одно дело бояться за себя, но за близких – совсем другое.

 – Папа, пойдём, приляг... Всё уже прошло.

 Я укладываю его на диван и ещё долго с ним сижу, шёпотом повторяя все молитвы, которые мне только известны. Под них он и засыпает, а я всё не отхожу от него, тихонько гладя его седые волосы. 

Глава 15

 Пять утра. Мы с отцом сидим на кухне, пьём чай. Он выглядит уже лучше, его взгляд прояснился, хотя руки ещё немного трясутся. Я этой ночью не сомкнула глаз: мне было не до сна. Нервы – натянутые струны, а внутри у меня как будто дрожит сжатая до отказа пружина.

 – Читай ещё и ещё, пока не запомнишь, – говорю я.

 На столе лежит листок с молитвой, и я заставляю отца учить её. Проснувшись и увидев собственными глазами чёрный пепел на столе – всё, что осталось от принесённых Якушевым угощений – он поёжился и долго молчал, глядя в сумрак за окном, а потом проговорил:

 – Не могу понять, как он ко мне втёрся в доверие.

 – Ты был не готов, – сказала я. – Ты не знал, кто он такой.

 Теперь он знает, но мне от этого не спокойнее: Якушев хитёр. Затея со сватовством провалилась, но он, разумеется, придумает что-нибудь новое. Нужно быть начеку.

 Семь часов. Ещё раз повторив отцу наказы – не соблазняться спиртным, не разговаривать с незнакомыми и читать молитву, – я отпускаю его на работу, перекрестив. Но мне тревожно – до того, что хочется плакать. Мне тоскливо и страшно, и я не знаю, что мне делать, а спросить не у кого.

 Я решаю сегодня не выходить из дома вообще. Включаю телевизор: Геннадий Петрович Малахов вещает, что нас ждёт в следующие лунные сутки. Переключаюсь с канала на канал, всё вроде бы как обычно. Немного расслабившись, завтракаю.

 Вздрагиваю от звонка телефона. Нет, слава Богу, это не он – Альбина.

 – Настенька, ну как ты там?

 Рассказывать ли ей, что устроил Якушев? Вряд ли она поверит.

 – Хорошо, Аля.

 – Успокоилась немного?

 – Да.

 – У тебя всё в порядке?

 – Да, всё в порядке.

 Пауза.

 – Утёночек, мне что-то твой голос не нравится, – говорит Альбина. – Ты точно хорошо себя чувствуешь?

 – Аля, если я скажу тебе всё как есть, ты всё равно не поверишь и скажешь, что у меня расшалились нервы, – отвечаю я устало, колко и раздражённо. – Ты же так обожаешь своего Андрея Фёдоровича, что не желаешь слышать о нём ничего, кроме похвал! Поэтому и говорить тут  не о чем. Всё, пока.

 Бросив телефон на диван, я плачу в подушку. Наверно, зря я так с ней разговаривала, ведь она не виновата в том, что заблуждается. В душе я по-прежнему люблю её, но мне почему-то сейчас не хочется ни видеть её, ни разговаривать с ней. А может быть, если я с ней расстанусь, Якушев не навредит ей?

 Решение зреет во мне тяжело, разрывая мне сердце. К вечеру небо затягивает тучами и разражается ливень, а моё решение окончательно созревает. Оно висит во мне в тяжёлой толстой скорлупе с острыми краями, которые ранят меня изнутри, но назад я уже не сверну. Я набираю номер Альбины.

 – Аля, это я. Нам нужно поговорить. Ты можешь ко мне приехать?

 – Через час я буду у тебя, утёнок.

 На улице – настоящий майский ливень, освежающий и живительный для природы. Он не серый, скучный и унылый, а могучий, бурлящий и, несмотря на серое небо, яркий. Голос этого зелёного ливня тревожный, наполняющий всё пространство от земли до неба и неумолчно шелестящий какими-то бессчётными вопросами. О чём ты шепчешь, ливень? Хорошо ли я всё обдумала? Уверена ли я, что так будет лучше? Отвечаю: да, обдумала. Да, так будет лучше.

 Альбина переступает порог с мокрым букетом сирени, с капельками дождя на тёмном щитке очков. Запахом мокрой сирени ливень опять спрашивает меня: ты уверена? Губы Альбины улыбаются и целуют меня, и я – честное слово! – не знаю.

 Я не знаю, как начать, а ливень за окном не собирается мне подсказывать.

 – Мне нравится, как пахнет воздух в дождь, – говорит Альбина.

 – Мне тоже, – отвечаю я. – Давай выйдем на балкон.

 Стоя на балконе, мы дышим воздухом и молчим. Я чувствую руку Альбины в своей, и в груди горько сжимается: а нужно ли? Да, нужно, отвечает неумолимый, спокойно-печальный голос.