Слепые подсолнухи

Среди заключенных этой тюрьмы, почти полностью состоящих из проигравших войну, оказалось двое победителей. Они жили тут же, вместе со всеми, но пока еще не предстали перед трибуналом, их еще ни разу не водили на допрос. Оба одеты были в форменные мундиры мятежников. Похвалялись своими, как у генерала Франко, пилотками с красными кисточками. Когда офицеры чинно вышагивали, кисточки ритмично раскачивались в такт их воинственным движениям. Шаги их были тихими и вкрадчивыми, но движения, напротив, уверенными и решительными, чем они, эти двое, разительно выделялись среди прочих заключенных. Один старичок-профессор, университетский преподаватель, давний друг Негрина[18], с трудом переносивший голод и холод, дал им прозвище Эспос и Мина[19]. Поскольку хоть и было их двое, но вели они себя как единый организм.

До ареста они сами проводили аресты. Но стоило им совершить какую-то оплошность, серьезный просчет, о котором, впрочем, они не распространялись, как два верных служаки оказались в галерее. При этом — при полном попустительстве тюремщиков — пользовались известной властью над заключенными.

Вокруг них и при их деятельном участии сложилась весьма гнусная, скотская ситуация. Пользуясь своим исключительным положением, они организовали бойкую торговлю предметами первой необходимости: карбид для ламп, карандаши, пачки табака, бумага для самокруток — ничем не брезговали Эспос и Мина, все по своей прихоти забирали в обмен — и это было самым подлым — на обручальные кольца, зажигалки, кисеты, золотые зубы и челюсти, на любую вещь, хотя бы и представляла она несравненно большую ценность, нежели сама жизнь твари Божьей.

Хуан выменял у Эспоса три листка писчей бумаги и один конверт на пару носков, а Мина сдал ему в аренду карандаш на три дня.

«Дорогой мой брат Луис!

Несколько дней назад написал тебе прощальное письмо, которое, по счастью, не успел отправить. Должно быть, мой час еще не пришел. Тем временем появилась лишняя минута, и пишу тебе новое письмо, чтобы поскорее сообщить добрую весть: я еще жив. Суд надо мной уже состоялся, но приговор еще не вынесли. Так что я задержался, что называется, у последней черты.

Знаю, когда уже не будет возможности отписать тебе пару строк, вот тогда мы с тобой действительно станем одиноки. Хотя Мирафлорес — поселок небольшой, и все соседи — наши родственники. Уверен, они тебя в беде не бросят и протянут руку помощи. Поскорее найди работу. Прошу об одном, пожалуйста, только не на лесопилку. Тебе вредно. С твоими легкими ты на лесопилке долго не протянешь. Пыль там пеленой, туманом висит. Может быть, дядя Луис даст тебе место в своей бакалейной лавке. Жаль, что я не могу помочь тебе ничем, даже не могу оплатить твою учебу. Прошу тебя, если все же удастся продать родительскую землю, деньги потрать на учебу. Дон Хулио, учитель, тебе поможет учиться».

Над письмом он просидел целый день. Смог написать только пару абзацев. В тюрьме время течет медленно, но не бесконечно. Оно заполнено тщетными надеждами и ежедневными ритуалами: бесконечные очереди за вареной картошкой, на парашу или за плошкой вечерней похлебки; по три раза на дню построения с обязательной перекличкой; вечная очередь к умывальнику на галерее, пустые попытки привести себя немного в порядок, а в итоге остаться таким же грязным, вонючим и неухоженным. Наутро поговорить, поспорить с другими заключенными. Тему для дебатов заботливо подбросит Эдуардо Лопес. Например, значение и смысл прибавочной стоимости, ее влияние на мировой пролетариат. Хуан ограничивался лишь ознакомлением с основными определениями. Все беседы и теоретические споры велись вполголоса, словно это было конспиративное заседание тайной секты, а не сообщества ожидающих приговора мертвецов.

С сумерками все погружалось во тьму, в полный беспросветный мрак, в котором только иней поблескивал. Полная тьма, ни единого всполоха или искорки, ни у кого уже не было карбида.