Слепые подсолнухи

— Оставь моего сына в покое! — крикнула Элена и бросилась к сыну, пытаясь подхватить его на руки.

Начиная с этого момента допрос пошел по другому руслу — превратился в некое подобие игры между четырьмя полицейскими и Эленой, игры, полной сальных, грязных намеков, шуток и оскорблений, непристойностей и безнаказанной наглости. И все это небрежно, мимоходом, пока из шкафов на пол летели книги, одежда, посуда, игрушки Лоренсо — все, что попадалось под руку.

И все же, несмотря на то что в спальне Элены ищейки пробыли довольно долго, вслух рассуждая о блаженстве, которое может подарить ей кровать, если, конечно, она настоящая женщина, они так и не смогли обнаружить под большими деревянными четками дверные петли, на которых крепятся створки шкафа, а за ними — раздавленный горем униженный человек, едва сдерживающий рыдания.

Да, падре, истинная правда, что мне нравилось наблюдать, как она плывет в потоке людей, движется грациозно и скромно. Идет домой, и ее походка — походка уверенной, деловой женщины. Дважды мне удалось попасться ей на глаза, и я позволил себе пригласить ее в кафе. Мы сидели на открытой террасе, нам подавали ячменный кофе с молоком, бисквит и марципаны. Мои напряженные размышления находили отзвук в ее душе. Все казалось гармоничным. Мы были словно два ангела на горних хорах. Ни в чем мы не похожи друг на друга, и именно это стало залогом нашей гармонии. Я размышлял, а она чувствовала, я анализировал, а она страдала от потрясений, которые время обрушивает на живого человека.

Мужчина размышляет, прилагает усилия, чтобы мысль, родившаяся в голове, отыскала путь в сердце, где у мужчины вместилище жизненной силы. А женщина мыслит сердцем ради того, чтобы природный инстинкт осветился светом разума. Сейчас я понимаю: ее способы постигать истину, так же как и высказывать ее, отличались от моих. Я попытался расшифровать ее тайный код. Она постаралась убедить меня в своей простодушной наивности. Если мужчине соответствуют величественные, грандиозные созвучия, женщине, напротив, — мягкие, нежные. Она была в гармонии со вселенной.

Обо всем об этом, падре, я размышлял с единственной целью: оправдать нерешительность и робость, сквозившие в ее ответах. То, благодаря чему Элена становилась все более желанной. Я принял решение сблизиться с ней, насколько это будет возможно.

— Больше не пей, Рикардо. Ты же сам себя убиваешь.

— Пить? Это меня убивает? Не говори глупостей.

— Мы должны мыслить трезво, чтобы…

— Чтобы жить так, словно нас и не существует. Так?

— Нет, не так. Чтобы быть вместе, чтобы вместе продержаться столько, сколько понадобится. Не хочу, чтобы Лоренсо увидел тебя в таком состоянии. Таким потерянным. Пожалуйста… — С этими словами она быстро сняла бутылку со стола, пошла на кухню и поставила ее в холодильник.

Дом утонул в вечерних сумерках, тусклый лучик света из коридора едва выхватывал из темноты силуэты вещей. Даже зная дом как свои пять пальцев, Элена подчас передвигалась на ощупь. Она вернулась в столовую. В комнате горел свет. Муж стоял у настежь распахнутого окна. На улице было холодно, но почти все окна в доме были открыты, дабы запах подгоревшего жира и всегдашней цветной капусты не пропитал его убогое жилище. Было часов десять вечера. Лоренсо пора было ложиться спать.