Слепые тоже видят

Вместо того чтобы быть ему благодарным, я начинаю брюзжать. В голове одни ругательства. Я готов поносить всю вселенную: Толстяка, солнце, мысль о божественном Провидении, вбитую мне в далеком детстве. Хочется плюнуть на всех, обозвать, оскорбить. Сказать им, что все они скоты, валятся на мою несчастную голову, что я их ненавижу. Я хочу к Фелиции. Я хочу к моей маман. Больше мне ничего не нужно! Прижаться к моей старушке, просить ее вылечить меня. Взять ее за руку, как когда-то в детстве, когда я только начинал ходить, и жизнь была полна опасностей. Я убеждаю себя, что она найдет средства избавить меня от этого проклятья. Маман всегда придумает лекарство для своего сына. Мне так это необходимо! Чтоб мне кто-то помог! Чтоб меня кто-то спас!

Он был прав, мой Александрович: нужно возвращаться во Францию. В любом случае с работой покончено. Меня ждет пенсия, награды. Тяжело ранен при исполнении трудной и опасной миссии. Ослеп при сопровождении этого проклятого камня, которым завладели какие-то гады, использовав страшное неведомое оружие.

Ярость опять охватывает меня. Ох, попались бы они мне, я бы им, слепой или нет, устроил веселую жизнь!

Но ярость вдруг трансформируется в наплыв смелости. Я снова чувствую свою стойкость и упрямство. Пока он жив, Сан-А, он будет сопротивляться, друзья мои! Он скажет свое твердое нет всему, что является беззаконным, несправедливым, даже просто пошлым.

- Что это у тебя физиономия такая злая? - осведомляется Берю.

- А ты как бы выглядел на моем месте? Небось тоже вряд ли стал бы радоваться.

- На кой черт так убиваться?

- От этого становится легче.

- А, ну тогда валяй!

Мы бредем по кривым улочкам Кельбошибра.

- Куда мы идем, шеф? - спрашиваю я, чтобы отвлечься.

- В гараж, взять амблифийную машину, которую я заказал.

- Что это за амблифийная машина?

- Черт, ты что, не знаешь? Да не придуривайся, Сан-А. Это машина, которая ходит по воде как по земле!

- Ты имеешь в виду амфибию? - ухмыляюсь я.

Берю останавливается. Я знаю его физиономию в такие моменты. Он обычно краснеет, волосы на ушах топорщатся, глаза вылезают из орбит, он пыхтит, подыскивая слова, челюсть отваливается, и он сглатывает слюну.

- Послушай, - говорит он. - Не теряй чувство реальности. Я теперь босс, парень, и не стоит подрывать мой авторитет уроками французского языка. С этого момента французскому начну учить тебя я! Видишь разницу?

- Да нет, только слышу, Толстяк, - вздыхаю я, чтобы жалостью убить в нем его зарождающееся превосходство. - Слышу, но не вижу! Черт возьми, не вижу!

Он кладет мне руку на плечо.

- Заметь, я очень редко тебе говорю, чтобы ты вел себя со мной повежливей, и то лишь когда мы с глазу на глаз.

Я ошарашиваю его еще раз:

- Что ты мне все твердишь о глазах да о глазах, черт бы тебя побрал! Он скрипит зубами.

Мы на дамбе...

Берю останавливает мотор, и сильный запах бензина вместе с выхлопными газами и пылью накрывает нас.

- Ну и что видно? - спрашиваю я.

- А видно то, что было сообщено, брат. Джип, броневик, пустое место и снова броневик.

- Меня интересует то место, где стоял грузовик. Давай-ка осмотрим следы и все такое. Он многозначительно кашляет.

- Брось эту манеру командовать мной, - заявляет новый шеф. - Я сам соображу, что мне делать, пока я старший на операции.

Мне кажется, что из-за жары мания величия растопила ему мозги. Продвижение по службе происходит таким образом, что одни люди стремятся взобраться вверх по телам других с остервенением белки в колесе. Они лезут по этому колесу как по лестнице. И им, сукиным детям, кажется, что вверх. Болваны, они не понимают, что движутся по кругу. А сами уже кричат вам сверху "давай!". Стоит их чуть-чуть подождать, и они в конце концов упираются носом вам в задницу, не понимая, что происходит.

И я подтруниваю над ними, сам балансируя на шатком пятачке почвы руководителя. Я им говорю, что сначала нужно хоть чему-то научиться. Что они похожи на начальников перрона на вокзале. Что их скорее можно принять за шестерку шефа или за старшего заместителя этой шестерки. Ну и всякое такое в том же духе, но менее вежливое.

Примерно то же я говорю Берюрье. Но он отмахивается от всего.

Как шеф!

Стоицизм (а вернее, упертость) - это неотъемлемая часть психологии начальника.

Когда я умолкаю, он довольствуется тем, что произносит коротко и резко:

- Ну все, что ли?

И затем холодным тоном, несмотря на температуру окружающей среды и пот, застилающий глаза:

- Первым делом надо восстановить ситуацию. Я прошу вас, господин Сан-Антонио, как свидетеля, рассказать все, как было.

"А собственно, почему нет?" - говорит во мне здравый смысл. Затем он же, подумав, добавляет: "Заткни свою гордость в... поглубже, идиот! Берюрье имеет полное право. Ему действительно поручили тебя заменить, и не надо затруднять ему работу". Как это там твердили в разные времена великие военачальники, знаменитые полководцы, получившие ко всему прочему приличное военное образование? "Кто не умеет подчиняться, тот не может командовать!" Хороших начальников находят прежде всего в среде хороших подчиненных.