Слеза ангела

– Из-за чистоты! Ты скоблишь свою морду каждый день, она сияет у тебя ярче, чем доспехи у нашего графа Раймунда. – Жан подходит поближе, всматривается в мое лицо и добавляет: – А всем ведь известно, что от излишнего пристрастия к чистоте возникают многие беды и болезни. Вот я, например, купался последний раз еще во Франции во время переправы через Луару. Я бы и не замочился, если бы по пьяни не свалился с коня. Никогда не любил воду, а после зимовки у стен Антиохии так и вовсе ее возненавидел.

– Это все солнце, – говорю я как можно увереннее. – Ты не любишь воду, а я не люблю солнце.

– В таком случае, любезный мой Рене, Крестовый поход не для тебя, – в голосе Одноглазого чудится тень сочувствия, хотя заподозрить его в сочувствии к кому бы то ни было очень трудно. – На-ка вот, обмотай рожу. – Откуда-то из-за пазухи он достает белый, почти невесомый шарф и протягивает мне. – Хотел расплатиться этой штукой с очередной девчонкой, но тебе он нужнее.

– Спасибо, – шарф цепляется за отросшую щетину, но лучше так, чем мучиться под подозрительными взглядами приятеля.

Шарф Жана помог. Я уже начал надеяться, что во всем виновато солнце, а не моя дурная кровь, пока не увидел следы проклятья на своих руках. Это были не совсем язвы – просто пятна, распускающиеся алыми лилиями на моих ладонях. Сначала лилии лишь немного чесались, а потом, когда я посмел игнорировать их присутствие, стали гореть адским огнем. Именно адским, ибо причиной их появления была вовсе не болезнь. Во всяком случае, не болезнь тела – у меня хватило смелости признаться себе в этом. Мне оставалось одно – избегать солнца, молиться и надеяться, что в стенах Иерусалима проклятье развеется как утренний туман…

– …А ты полюбил ночь, Рене де Берни, – я смотрю на чужое небо, утыканное незнакомыми звездами, и не сразу замечаю, как рядом присаживается Одноглазый Жан.

Да, я полюбил ночь. Ночью лилии на моей коже перестают сочиться гноем и почти не болят. Они уже повсюду, эти проклятые лилии. Я не расстаюсь с подаренным Жаном шарфом ни на минуту. Только он теперь не белый, а красно-бурый от запекшейся крови. Стирать его бесполезно – я пробовал. Наверное, из-за этих чертовых знаков остальные рыцари меня сторонятся, пока еще не задирают в открытую, но уже и не приглашают на вечерние посиделки к костру. Со мной остается только Одноглазый Жан, пока еще остается.

– Зачем пришел? – Я не отрываю глаз от звезд, но все равно чувствую взгляд Жана.

– Просто поговорить. Хочешь? – Передо мной появляется полупустой бочонок вина.