Слеза чемпионки

Дальше ему начали рассказывать, какой чистоты этот лед, какое Медео уникальное сооружение, какой здесь лед быстрый и твердый как гранит. Бедный Леонид Ильич стоит и слышит, с одной стороны, хвалебную песнь про этот буквально стальной лед. А с другой стороны, где он стоял, небольшая ложбиночка, и оттуда слышно только журчание, как в хорошем арыке. Туда этот «гранитный» лед утекает. Брежнев вдруг сам спрашивает: «Как лед?» Все местные хором: «Ой, лед сумасшедший, в мире такого быстрого льда нет!» Он к Жуку: «Ну как лед?» Жук: «Во! Классный лед!» Иллюстрация к «Голому королю». Мне Леонида Ильича даже жалко стало. Наконец он к нам обращается: «Как лед?» Мы с Зайцевым: «О, лед замечательный, Леонид Ильич!» В принципе, лед на Медео действительно замечательный, но не в этот час и не в этот день.

Наконец на вираже беговой дорожки мы с Зайцевым буквально сбацали «Калинку». При том, что по льду растеклась вода и его поверхность стала напоминать терку, на которых раньше белье терли, и ноги у нас так д-д-д-д-д.

Мы все же откатали, выстроились — Горшкова с Шеваловским, еще какие-то ребята, я уже сейчас не помню, кто там был, из местных все, кто катался, стоят перед Генсеком. Он сидит под зонтиком, перед ним стол, а на столе, я помню очень хорошо, фрукты и вода. А когда мы в «Калинке» тряслись под звуки «спать положите вы меня», я смотрю, ему под столом наливают что-то покрепче.

Мы выстроились, Генсек спрашивает: «А вы еще что-нибудь нам покажете?» Это было так трогательно сказано, что мне сразу стало ясно, как человек утомился от поездок и торжественных заседаний. Мы отвечаем: у нас музыки больше нет. Он просит: ну просто что-нибудь покажите. Мы как заводные стали по этому виражу мотаться, показывать всё, что умеем.

Одна из гор была покрыта едва проросшей травкой, с одиноким кустиком. Еще когда мы разминались, я видела, что за кустом прятались две-три головы. Но с приездом Брежнева они исчезли. Когда же кортеж отъезжал, из-за кустика вновь появились те же головы — наверное, снайперы. Другая гора спускалась к нам не пологим обрывом, а чуть ли не вертикальным склоном. Наверху роща. Склон был совершенно коричневый, одна глина. Смотрю, ничего понять не могу: у меня на глазах этот коричневый обрыв вдруг зеленеет. Оказывается, курсанты пограничного училища в зеленых фуражках стали из рощи вниз спускаться.

Коньки, на которых мы катались

В детстве я мечтала о белых ботинках, но наша промышленность для маленьких девочек выпускала исключительно бежевые ботиночки. В черных мальчики катались. О, какое это было счастье! Представить себе не можете. Ботинки были мягонькие, особенно верх, это не нынешние жесткие ботинки. Мне казалось, я выгляжу законченной красавицей. Коньки к ним крепились обычные, советские. Они назывались, по-моему, «Экстра».

Если оглянуться на историю фигурного катания, то в течение многих лет ботинки для спортсменов делали высокие. Они до конца шнуровались, и кожа их голенища была, в общем-то, мягкая, поскольку прежде не существовало таких сложных элементов и таких нагрузок на голеностоп, как сейчас. Ведь долгое время прыгали исключительно одинарные прыжки, и даже когда начали прыгать двойные, твердости ботинка вполне хватало, чтобы держать голеностоп. Но сложные элементы, конечно, потребовали жестких ботинок. Правда, эта палка о двух концах. Мы, те, кто учился кататься в мягких ботинках, совершенно по-другому владели коньком. Мягкий ботинок дает возможность лучше чувствовать стопу, а от нее идет то, что мы называем реберность, по сути дела — ощущение лезвия конька. Жесткий ботинок — ты все равно что на горных лыжах. Вероятно, сейчас среди членов технического комитета международной федерации большинство еще помнит то катание, может, поэтому они стали требовать реберного исполнения всяких дорожек. Но в жестких ботинках, если спортсмены начинают гнаться за реберностью, они сразу же теряют скорость. В мягких ботинках мы, не теряя скорости, владели реберным катанием.

Реберность стала выходить из моды, когда появились фигуристы из Германской Демократической Республики. Они катались буквально как на лыжах. Хотя казалось бы, должны были стать последним оплотом красивого скольжения, потому что если с немецкого языка перевести «айс кунст лауф», то это — искусство катания на коньках. То есть определение фигурного катания идет не от прыжков, а от скольжения. Мы владели и тем и другим: и скоростью, и стилем. Сегодня скорости упали — слишком сложные элементы.

Я не просто хочу подчеркнуть, что моя скорость была выше, чем у нынешних чемпионов, я хочу сказать больше — никто из них с нами по скорости скольжения сравниться не может. Мы с Зайцевым и тогда сильно выделялись, а сейчас и близко никого нет. Более или менее «скользучими» были Антон Сихарулидзе с Леной Бережной. Пусть не были скоростными, но легко смотрелись Гордеева с Гриньковым. Но по скорости, повторю, с нами рядом никто не стоял, не стоит и, скорее всего, уже не будет стоять.