Слеза

— Должно быть, ты чувствуешь, что мир очень несправедлив, — сделала попытку Лэндри.

Была ли Эврика все еще в этой комнате с этой женщиной-покровителем, которой заплатили, чтобы она её не так понимала? Вот это было несправедливо. Она представила, как потертые темно-серые тапочки Лэндри волшебным образом поднялись с ковра, стали парить в воздухе и кружились бы как минутная и часовая стрелки на часах, пока время не вышло, и Эврика могла бы поехать на встречу.

— Такие крики о помощи, как твои, часто являются результатом непонимания.

«Криком о помощи» психиатры называли «попытку самоубийства». Но это не было криком о помощи. До смерти Дианы Эврика думала, что мир — невероятно потрясающее место. Её мать была одним сплошным приключением. Во время обычной прогулки она подмечала вещи, мимо которых большинство людей проходят тысячи раз. Она смеялась громче и чаще, чем кто-либо из знакомых Эврики, и иногда её это даже смущало. Но она осознала, что сейчас больше всего скучает по смеху матери.

Вместе они побывали в Египте, Турции, Индии, на теплоходной экскурсии по Галапагосским островам — все это было частью работы Дианы как археолога. Однажды Эврика поехала с матерью на раскопки в северной Греции, они опоздали на последний автобус из Трикалы и думали, что застряли там на ночь, пока четырнадцатилетняя Эврика не окликнула грузовик с оливковым маслом, и они на попутке вернулись в Афины. Она вспомнила, как рука мамы обернулась вокруг нее, когда они расположились в задней части грузовика среди колющихся протекающих бочек с оливковым маслом, и она нашептывала своим низким голосом: «Детка, ты сможешь выбраться даже из окопа норы в Сибири. Ты чертовски хороший попутчик». Это был любимый комплимент Эврики. Она часто думала об этом, когда оказывалась в ситуации, из которой нужно было выбраться.

— Эврика, я пытаюсь наладить с тобой контакт, — сказала доктор Лэндри. — Близкие тебе люди пытаются выйти на контакт с тобой. Я просила твоего отца и мачеху набросать несколько слов, чтоб описать перемены в тебе. Она потянулась к записной книжке в крапинку, лежащей на крае стола рядом с её креслом. — Ты бы хотела их послушать?

— Конечно, — Эврика пожала плечами. — Прицепите хвост ослу.

— Твоя мачеха…

— Рода.

— Рода назвала тебя равнодушной. Она сказала, что все члены семьи ходят возле тебя на цыпочках, что ты закрытая и нетерпеливая со сводными братом и сестрой.

Эврика вздрогнула.

— Но я не…

Закрытая — кого это вообще волнует? Но нетерпеливая с близнецами? Было ли это правдой? Или это была одна из выдумок Роды?

— Что насчет отца? Дайте догадаюсь: отдаленная, замкнутая?

Лэндри перевернула страницу в записной книжке.

— Твой отец описывает тебя как… Да, так и есть: «отдаленная», «стоик», «крепкий орешек».

— Быть стоиком не так уж и плохо.

С тех пор как она узнала о греческом Стоицизме, Эврика старалась держать свои эмоции под контролем. Ей нравилась идея свободы, приобретаемой вследствие контроля над чувствами, держа их только при себе, чтобы их не видел никто, как карты в руке. Во вселенной без Роды и доктора Лэндри то, что отец назвал её стоиком, могло бы сойти за комплимент. Он тоже был стоиком.

Но та фраза про крепкий орешек обеспокоила её.

— Какой склонный к самоубийству орешек хочет быть расколотым? — пробормотала она.

Лэндри опустила записную книжку.

— Ты все еще думаешь про самоубийство?

— Я говорила про орехи, — сказала раздраженная Эврика. — Я противопоставила себя ореху, который… Неважно.

Но было слишком поздно. Она позволила этому слову выскользнуть, это было подобно слову «бомба» в самолете. Внутри у Лэндри будут мигать предупредительные сигналы.

Конечно, Эврика все еще размышляла о самоубийстве. И да, она обдумывала разные способы, зная при этом, что не сможет утопиться — только не после Дианы. Она однажды видела в шоу, как легкие наполняются кровью до того, как утонувшие умирают. Иногда она говорила о самоубийстве со своим другом Бруксом, который был единственным, кому можно доверять, кто не будет осуждать и не доложит отцу или что еще похуже. Он был свидетелем приглушенного телефонного разговора, когда она звонила на горячую линию несколько раз.

Он заставил её пообещать, что когда такие мысли посетят её, она сначала поговорит с ним, и они много разговаривали.

Но она все еще здесь, разве нет? Порыв покинуть этот мир был уже не таким острым, как тогда, когда Эврика проглотила таблетки. Вместо желания умереть пришли вялость и безразличие.

— Отец случайно не упомянул, что я всегда была такой? — спросила она.

Лэндри положила записную книжку на стол.

— Всегда?

Эврика отвела взгляд. Может и не всегда. Конечно же, не всегда. Недолго, но её жизнь была солнечной. Когда ей было десять, родители расстались. После такого солнце трудно отыскать.

— Вы можете выписать ксанакс? — барабанная перепонка в левом ухе Эврики зазвенела снова. — Иначе все это кажется пустой тратой времени.