Слезинки в красном вине (сборник)

Вот уже пять лет, как он считал себя таковым в соблазнении, этой игре, где столь долгие годы был победителем – «the winner». Вот уже пять лет, как он не оспаривал это, не упорствовал, короче, смирился с тем, что стал и уже окончательно останется «душкой Сирилом Даблстритом, который прежде был таким красивым мужчиной». Это давно прошедшее время стало теперь единственным, в котором он еще мог что-то спрягать, не становясь смешным; настоящее же и будущее потеряли для него всякий ореол. Нет, он не был и не будет любовником Джойс. И хотя о его вынужденном, но твердом решении молодой Боэн знать не мог, Сирил начинал находить неприличной кровожадность молодого человека. Накануне они втроем загуляли с Сарой, подругой Джойс, и вернулись только в пять часов утра. Много шампанского, много шума, так что подъем на рассвете, чтобы идти на гольф, был очень тяжел. И шутливое восхищение, с которым его приветствовал молодой человек, видя, что он пришел вовремя: «Как? Уже на ногах? Знаете, вы просто великолепны!» – совсем не понравилось Сирилу. Тем более что Джойс невольно бросила на него отнюдь не восторженный, а скорее уж сострадательный взгляд.

Его очередь бить. Сирил, улыбаясь, поднял клюшку и с силой врезал по мячу, на секунду представив его себе головой Боэна. «Славный удар», – любезно сказала Джойс, обернувшись к нему. И он увидел ее белокурые волосы, свежие, плотоядные губы, худощавое, загорелое, обращенное к нему тело. Увидел все это, словно уже отступая; залюбовался как эстет, а не как ловелас. Должно быть, Джойс почувствовала это отчуждение и сожаление в его взгляде, поскольку оперлась рукой о его плечо, продолжая улыбаться. У нее было верное чутье и прелестное сердечко; ее юность была великодушна, чего не скажешь об этом мелком кретине Дэвиде.

Тот после своего мастерского удара уже уходил вперед быстрым шагом. Сирил, насвистывая, последовал за ним: ноги дрожали, сердце колотилось слишком быстро, и, добравшись до третьей лунки, он внезапно почувствовал тошноту. А когда поднял руки для удара, в глазах потемнело. «Я никогда не дойду до конца поля…» – вдруг подумал он с ужасом. Чем бы таким отговориться? Что надо срочно куда-то позвонить? В субботу? Никто не поверит: он всегда был праздным Сирилом, душкой Сирилом, который, если забывал про свидание, ограничивался тем, что присылал на следующий день цветы. Сирил не принуждал себя ни к чему и, уж во всяком случае, никогда не прерывал свой досуг ради чего-то серьезного. Маленькие холмики поля плясали перед ним будто в нескольких километрах; вся эта сверкающая зелень его подавляла, а бронзовый профиль и черные как смоль волосы красивого молодого человека казались принадлежавшими архангелу-губителю. Можно, конечно, послать мяч подальше, но он знал, что выгадает на этом лишь какие-то жалкие три минуты, потому что кэдди немедленно бросится вдогонку. Сирил Даблстрит затравленно огляделся: в трех сотнях метров от поля блестели оконные стекла первых домов. Он увидел, как какая-то женщина толкнула створки рукой, распахнула окно настежь и высунулась ненадолго, чтобы глотнуть утреннего воздуха. На ее голове был тюрбан восхитительного розового цвета, и, быть может, именно этот нежный оттенок подтолкнул его к решению. Клюшка Сирила рассекла воздух, и двое молодых людей одновременно вскрикнули: после великолепного полета мяч угодил прямо в открытое окно.

– Боже! – воскликнул Сирил. – Ну и дурак! Так промазать…

Джойс засмеялась, кэдди уже поворачивался к нему, но Сирил принял мужественный вид.

– Ладно, – сказал он, – я сам схожу извиниться, это наименьшее, что можно сделать. Продолжайте без меня.

И он покинул холмик с легким сердцем. Какой бы прием его там ни ожидал, он вполне может объявить его достаточно очаровательным, чтобы вернуться к своим молодым партнерам по игре лишь три четверти часа спустя.

– Так мы вас не ждем? – крикнул Боэн.

Улыбаясь, Сирил отрицательно помахал рукой. Он внезапно почувствовал себя помолодевшим, ему даже стало любопытно увидеть, что за лицо окажется под розовым тюрбаном. Может, эта незнакомка в окне обворожительна? Может, вызывающе распутна, как Мэйди Кристер, обожавшая тот же цвет? Может, угостит его ледяным бледным джин-фицем, о котором он мечтает вот уже десять минут?

Он позвонил в дверь дома, похожего на все маленькие загородные домики вокруг Детройта; машинально поправил шейный платок и пригладил волосы рукой. Дверь открылась, но он не слишком много различил в полумраке. Прежде чем увидеть женщину, услышал ее голос и потратил целую минуту, чтобы понять, что это горничная, так голос был молод, беспечен и весел.

– Спорю, это ваше, – сказала женщина, протягивая мячик. – Входите же.

– Прошу прощения, – отозвался Сирил, переступая порог, – зашел узнать, не наделал ли тут разрушений.