Слезинки в красном вине (сборник)

Любопытно, но это одобрение, вместо того чтобы подбодрить нашего героя, вдруг заледенило его. Во-первых, обе тевтонки были слишком белобрысыми, слишком голубоглазыми, слишком розовотелыми, а у этой родственницы черные волосы отливали синевой, как раз такие он и любил всю свою жизнь; в ее серых глазах, несмотря на морщинки в уголках и под ними, вспыхивали искорки дерзкой веселости, которая осталась от каких-то других времен, но которую он в любом случае счел неуместной в момент своего душераздирающего рассказа о собственной жизни. Вид у нее был безразлично-насмешливый, но он-то отлично знал, что такое безразличие и такая ирония достигаются лишь уверенностью в своем немалом состоянии и жизнью, потраченной на то, чтобы распорядиться им как можно лучше: потакая своим желаниям, разумеется. Она наверняка той же породы, что и он сам, думал Шарль-Анри со злостью, но она-то, по крайней мере, научилась прятаться в тени. Может, даже держала в своих руках вожжи, а то и завязки немецкого кошелька, если судить по ее спокойному виду и уважительной предупредительности двоих остальных. «Мари советует это, Мари думает то, Мари хотела бы…» – от них только и слышно было, что о ней и ее пожеланиях. Шарль-Анри дошел до мысли, что и его затея с браком, чтобы увенчаться успехом, должна стать одним из этих пожеланий.

Сидя на террасе «Бреннерса» перед рюмкой разбавленного водой коньяка, с тросточкой в руке, одетый в белый тик, элегантно-небрежный, великолепный и разоренный, Шарль-Анри де Валь д’Амбрён размышлял: стоит ли ему сыграть в открытую с г-жой де Кравель и выложить перед ней свою карту раскаявшегося (или готового к этому) шалопая либо же, наоборот, продолжать этот ламартиновский номер, все более и более тяжкий даже в его собственных глазах. Из-за этих размышлений он и не обратил внимания на пару старичков, буквально разрушенных временем и пороками, которые, вынырнув из казино, прямо как Орфей из преисподней, растерянные, мертвенно-бледные и что-то бормочущие, рухнули в кресла за его спиной.

Он уже встречался с этой парочкой, известной во всем мире, во всех городах, где есть казино. Это были русские из очень хорошей семьи, уже десять лет пытавшиеся спустить мало-помалу, имение за имением и верста за верстой, свое неисчислимое богатство. Но, несмотря на все усилия – удача бывает довольно жестока и улыбается порой даже самым безропотным своим жертвам, – у них, как говорили, еще оставалось несколько дворцов в Москве и Санкт-Петербурге. Всецело рабы своей страсти, они прошли через век, ничего в нем не увидев, да и о них не знали ничего, кроме этой разделенной страсти, безалаберности и самой сумасбродной щедрости. Вокруг них вечно толпились более-менее хвастливые и оголодавшие бедолаги, от которых им удавалось оторваться только благодаря своим капризам заядлых игроков да быстроходности экипажей.

Шарль-Анри украдкой поглядывал на них с несколько брезгливой симпатией, с какой иногда смотрят на некоторых калек, но так глубоко погрузился в свои маневры и неопределенности, что наверняка ничего не услышал бы из их разговора, если бы одно имя, повторенное старичком и его женой раз десять, в конце концов не поразило его слух. Это было то самое имя, которое он на протяжении нескольких дней постоянно слышал из уст своей «суженой» и ее матушки: Мари. Совпадение заставило его насторожиться.

– Прежде чем уехать, надо подумать о Мари, – сказал старичок. – Мне показалось, что она в этом сезоне слишком бледна…

– У Николая Суворова больше ни гроша, – вторила ему жена-старушка. – Мари это знала, однако целых три месяца присматривала за его детьми, прежде чем пойти чтицей к той англичанке, а теперь вот…

– Теперь и того хуже, – подхватил мужчина. – Ты хоть представляешь себе? Мари, обучающая хорошим манерам этих толстух! Кстати, мамаша выдает ее за свою родственницу… Немцы обожают дворянство. Знала бы она только, что Кравель сейчас в Гвиане, на каторге… Да, надо бы оставить что-нибудь Мари, – повторил он.

И крикнул «Водки!» так зычно, что вся терраса обернулась, кроме Шарля-Анри де Валь д’Амбрёна, окаменевшего на своем стуле.