Слезы Брунхильды

Лето выдалось жарким. Чувствуя, как по спине стекают струйки пота, Брунхильда пыталась представить себе, что вместе с детьми купается в реке, ныряя с одной из лодок, привязанных к причалу на мелоденской набережной. Восторженные детские крики были слышны и здесь, на террасе. Сбросить платье, окунуться в прохладную воду, долго плавать, как в те беззаботные времена, когда она сама была девочкой…. Может быть, позже, после совета…

Брунхильда удержалась от разочарованного вздоха и в последний раз окинула взглядом городские укрепления. Осада Мелодена была снята, и от сражения, которое велось на берегах Сены, почти не осталось следов. Крепостные стены острова по-прежнему были высокими и надежными; их зубцы, напоминавшие наконечники стрел, четко вырисовывались на фоне неба. Мосты были восстановлены, и город заполнили торговцы, оружейники, кузнецы, золотых дел мастера, веселые девицы, маги, целители и предсказатели…. Лагерь королевы образовывал как бы второй город на правом берегу, а войска стягивались к нему с противоположного берега. Таким образом, остров Мелоден оказывался на середине пути, и городские улочки то и дело заполнялись повозками, стадами скота и людскими толпами, столь же шумными, сколь и веселыми. Несмотря на то, что на крепостных стенах по-прежнему стояли вооруженные отряды, настроение в городе было совсем не воинственным. Говорили, что королева и ее сын прибыли только для того, чтобы поблагодарить жителей города, выдержавших осаду, и щедро наградить их за отвагу….

Брунхильда с почестями принимала всю местную знать, и на пирах ее приближенные всячески поддерживали эти умиротворяющие россказни. К тому же, хотя ее отряды численностью превосходили мелоденский гарнизон, их было явно недостаточно, чтобы всерьез встревожить Хильперика. Всего пятьсот человек, из них совсем немного конников…

И, тем не менее, королева готовилась именно к войне, хотя и в большой тайне. Знать и придворные Остразии, смешавшись с толпами, вот уже несколько дней подряд прибывали в Мелоден по зову юного короля Хильдебера, которому шестого апреля исполнилось четырнадцать лет. Большинство их них оставалось здесь не дольше нескольких часов. Разногласия между королевским двором и Лучшими еще не вполне забылись, и ни один представитель последних не был допущен на совет. Всё, что от них требовалось, — собрать войска и ждать приказа.

— Ваше величество, прибыл герцог Лу Аквитанский.

Королева поблагодарила герольда кивком и быстро спустилась с террасы. Увидев ее, Лу преклонил колено. Лицо его сияло от счастья. Брунхильда протянула герцогу обе руки, которые он с южным пылом расцеловал — к некоторому недовольству коннетабля Суннезигеля и других участников совета.

— Какая радость — видеть вас живой и здоровой! — произнес Лу Аквитанский прерывающимся от волнения голосом.

Война, которую ему пришлось вести с Лучшими, вынужденный отъезд в Бургундию и потеря многих владений не могли не сказаться на нем, но, когда все земли и привилегии были ему возвращены, Лу вновь обрел свою привычную жизнерадостность. Кроме того, он был единственным из близких друзей Зигебера, оставшимся в живых, и один лишь его вид согрел сердце Брунхильды.

— Мы разве не ждем короля? — спросил герцог Годехизель, когда все расселись.

Вместо ответа Брунхильда посмотрела на коннетабля Суннезигеля, и тот серьезным тоном произнес:

— То, о чем мы будем говорить сегодня, не должно стать известно королю. Речь пойдет не о войне, а об убийстве.

Наступила полная тишина, и взгляды всех присутствующих невольно обратились к Брунхильде. Улыбка исчезла с ее лица.

— Мессиры, пришло время покончить с нашим врагом.

* * *

Свинцовое палящее солнце заливало паперть собора Святой Марии, где собралось множество народу. Однако все молчали, было слышно лишь пение монахов или — изредка — мычание быков, запряженных в многочисленные повозки. Но ни звука не издавала огромная толпа людей, изнуренных жарой, долгим стоянием и скорбью. Тишина — угнетающая, изумленная, враждебная — сопровождала отбытие принцессы Ригонды в Испанию. Никогда еще предстоящая свадьба кого-либо из членов королевского дома не вызывала у подданных таких тягостных чувств. Не то чтобы они возражали против женитьбы вестготского принца Рекарреда на франкской принцессе — это их не особенно заботило, и они от души повеселились бы, если бы не одно обстоятельство. По какой-то странной прихоти Хильперик и Фредегонда приказали, чтобы четыре тысячи юношей и девушек из знатных семей покинули родительские дома и отправились в Толедо вместе с принцессой Ригондой. И сейчас, несмотря на свои роскошные одеяния, молодые люди казались пленниками, насильно оторванными от семей, — по крайней мере, так они выглядели в глазах родителей, пришедших проводить их. Отцы и матери были охвачены тревогой и не испытывали никакой гордости — лишь унижение от сознания собственного бессилия и скорбь от того, что они в последний раз видят своих детей.