Слезы Брунхильды

— Увы, — продолжил король и широко развел руки, — достаточно было вам появиться, и наши враги обратились в бегство, словно толпа девственниц при виде козла во время гона!

Тюрингец взглянул на Зигебера округлившимися от удивления глазами, но в следующее мгновение разразился громким хохотом, который подхватили и остальные наемники. Их веселость распространилась по рядам с быстротой лесного пожара и так же быстро утихла, сменившись прежним нестройным шумом — однако теперь уже гораздо менее враждебным Зигебер взял командира наемников за плечо и увлек за собой, негромко говоря ему что-то с дружеской улыбкой. Вдвоем они подошли к другому предводителю, который был чуть моложе тюрингца, но не уступал тому в свирепости и был таким же грязным. Судя по его татуировкам и шрамам от ритуальных надрезов, это был суаб. Когда Зигебер и тюрингец поравнялись с ним, король снова обратился к толпе:

— Вы хотите золота, добычи, рабов? У вас будет и золото, и скот, и все, что удастся захватить, и вы вернетесь домой богатыми и увенчанными славой!

На этот раз ответом королю был восторженный рев. Варвары, как и прежде, потрясали своими топорами и ango, но теперь — салютуя ему. Зигебер улыбнулся и взглянул на предводителя суабов. Голубые глаза того казались выцветшими на темном от загара и грязи на лице, полускрытом густой черной бородой и заплетенными в косички волосами. Суаб держал в левой руке деревянный круглый щит, обтянутый выкрашенной кожей, а все его вооружение, казалось, составляет один только дротик.

— Как тебя зовут?

— Оксо, сеньор…

— Слушайте все! — воскликнул Зигебер, отступая на шаг и вновь вознося меч над головой. — Я не могу воздать честь всем сразу, но пусть ваш командир, доблестный Оксо, примет в знак моей дружбы и в залог правдивости моих слов королевский меч!

От неожиданности суаб выронил дротик и заметно дрогнувшей рукой взял меч. Его лицо расплылось в глупую улыбку. Он повернулся к своим воинам и взмахнул мечом с победным кличем, тотчас заглушённым громкими воплями остальных. Отходя, Зигебер перехватил взгляд тюрингца, явно, недовольного тем, что такую честь оказали не ему.

— Сегодня вечером я устрою пир, — сказал король, обращаясь к тюрингцу. — Не мог бы ты стать моим посланцем и созвать остальных командиров от моего имени?

Тот ответил довольным глухим урчанием, и Зигебер направился к своему коню, провожаемый одобрительными восклицаниями варваров. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы идти не слишком быстро.

* * *

Первый снег приглушил обычные городские звуки. Зимнее солнце неярко светило в бледно-сиреневом небе, и на горизонте все сливалось: земля, леса, деревушки. Только река четко выделялась среди тумана и инея, словно темная лента. Брунхильда уже отошла от города примерно на поллье. На ней был тяжелый плащ, подбитый медвежьим мехом, и меховая шапочка, из-под которой виднелись лишь несколько белокурых прядей и щеки, покрасневшие от холода. Королева была одна — лишь на расстоянии ее сопровождали два стражника, вооруженные копьями. Замерзшие дамы-компаньонки отстали одна за другой и поспешили спрятаться в следовавшей за ними вдоль реки крытой повозке: там была жаровня, возле которой можно было немного согреться.

Брунхильда невольно улыбнулась, прижимая руки к округлившемуся животу. О боже, как чудесно преобразилась под снегом эта унылая земля! Летом Метц был прекрасным городом, овеянным прохладой двух рек, но здешняя осень, с непрерывным дождем и ветром, была ужасна. Стены дворца и загородной виллы пропитывались сыростью, сухие травы и цветы, которыми устилали полы, покрывались плесенью за несколько часов, а постоянно чадящие факелы не давали почти никакого тепла — от них лишь щипало глаза. В Толедо осень была едва ли не самым приятным временем года — летняя жара спадала и долгие вечера становились мягкими и прохладными…. Вместе со своей сестрой Галсуинтой, Брунхильда любила подолгу сидеть на одной из террас королевского дворца, запасшись вином и фруктами…. Но снега в Толедо никогда не было — во всяком случае, Брунхильда его не помнила, — и если сплошное белое покрывало, расстилавшееся сейчас перед ее глазами, и не могло заставить ее забыть об Испании, оно, по крайней мере, делало окружающий пейзаж гораздо менее мрачным.

Толчок изнутри вызвал у нее вскрик — скорее удивления, чем боли. Ребенок бился, уже не в первый раз. Наверное, это мальчик…

— Да, ты прав, — прошептала Брунхильда, склонив голову. — Пора возвращаться…