Слёзы чёрной речки

Глава 9

«Дадут коновода – ни Богу свечка, ни черту кочерга! И родятся же такие на белый свет, людям мучение, а ему благодать. Мужики не зря говорят, что ленив, как застоявшийся мерин. Может, его и правда кнутом огреть?» – злился Андрей, в раздражении поправляя на лошадях закрепленный груз.

Данные слова конечно же относились к нашему хорошо известному и знаменитому Алексею, который, не обращая внимания на нервничавшего товарища, точил лясы с бабкой Матреной. В том, что они остановились на Спасском прииске отдохнуть, виноват, конечно, Андрей: надо было проехать мимо столетней старухи, и сейчас они уже были бы во-о-он где!

Андрей посмотрел на таежные горы, на солнце, на старуху, на проклятого Леху и тяжело вздохнул.

Что для бабки время, расстояние и обязанности! Она свое прожила. Теперь целыми днями сидит на завалинке покосившегося домика и ждет, кто к ней подсядет для разговора. Ей интересно поговорить о жизни, о старине, о золоте. Так как все население прииска занято поисками желтого металла, свою драгоценную историю, берущую начало от царствования Николая Первого, Матрена рассказывала палевому длинношерстному коту, вальяжно развалившемуся у нее на коленях. Коту можно кое-что и приврать, ведь ему нет разницы, о золоте или о мышах говорит хозяйка. Все равно он ответит Матрене благодарным мурлыканьем, что воспринималось древней старательницей за факт явного согласия.

Появление Лехи для бабки Матрены было настоящим праздником. Она знала, что он никогда не проедет мимо, всегда остановится и выкурит в обществе словоохотливой бабуси свою знаменитую самокрутку. Процесс сворачивания и наслаждения отравой длился не менее получаса, и за это время бабка успевала наговориться всласть.

– Эх, милай! То ли дело было в наше время! Шишки кедровые – как ананасы! Соболя – черные! А золота скоко – ужасть! Бывало, копнешь лопатой да на лоток, а они – самородки – тараканами так и сыплются, так и сыплются! – говорила старуха, показывая свой изогнувшийся ноготь, сравнивала с ним самородки.

– Ой ли, бабка, врешь ведь! – выпуская из ноздрей дым, зажигал Матрену Леха.

– Вот те хрест! – торопливо крестилась та. – Не вру и тебе не советую. А вот помню, однакось, в одном месте шурх били, а от тэнь во каки голуби шли!

Бабка Матрена сжимала в кулак свои иссохшие и скрюченные от холодной воды пальцы и напущенно махала ими у Лехи перед лицом.

– Ой да не поверю! Где это такое было? – стараясь казаться хладнокровным, спрашивал Алексей в надежде выведать, где находится тот шурф.

– Ой ли? А ты, однако, парень с головой! Хочешь на дармовщинку соленый огурец скушать, – хитро прищурив маленькие глазки, хохотала бабка. – Где ты хош раз видал старателя, кто золотой шурх тебе покажет?

– А ты, бабка, тоже не дура! Хочешь, чтобы тебя в этом шурфе похоронили? Что же это ты говоришь, самородки по килограмму шли, а сама в рваном платье ходишь! Всю жизнь на золоте прожила, а в нищете помирать собираешься! – уже сочувствовал Леха.

– Э-э-э! Мал ты еще, однако, не знаешь мудрой пословицы, что на золоте да на соболях не будешь богатым, а будешь горбатым! – отвечала Матрена и смотрела куда-то вдаль, на далекий Екатериновский хребет, у подножия которого прошла вся ее жизнь…

Андрей начинал возмущаться: за бесполезными разговорами терялось драгоценное время. Дорога до Петропавловского прииска, куда им предстояло идти, была далека и тяжела. Лошади в ожидании стояли под грузом. Пора трогаться в путь, а бабка с Лехой все милуются пустыми словами, словно любовники. И неизвестно, сколько мог еще продолжаться разговор, если бы Андрей не схватился за кнут.

Завидев в руках товарища орудие шоковой терапии, Леха быстро выбросил недокуренную самокрутку, вскочил на ноги и, прощально чмокнув бабку Матрену в щеку, довольно проворно вскочил на своего мерина. Растроганная бабка, не видевшая мужских знаков внимания уже более шестидесяти лет, тоже вскочила с завалинки и, сбросив с колен возмущенного кота, уставилась на Леху. Казалось, поцелуй ее Леха еще раз, она бы точно сказала, где находится золотоносный шурф.

За Екатерининским прииском конная тропа сбежала к руслу реки и пошла по каменистой старице под тенью тальниковой прохлады.