Слезы Макиавелли

— Ты же видишь, комната пуста. Сюда никто никогда не поднимается, это самый тихий уголок во всем здании. Только секретари иногда сюда наведываются, но сер Антонио так их изматывает на работе, что у них не остается сил совершать такое восхождение.

Лицо Савонаролы напряглось, он подождал немного, прежде чем продолжить. Макиавелли удивило, что обычная уверенность монаха сейчас сменилась заметным волнением. Куда только делось то выражение безмятежности, которым он обычно прикрывался.

— У тебя есть новости, Малатеста?

— Ничего интересного. Они продолжают искать, и это скорее добрый знак. Но я думаю, они хотят ускорить события. Их нужно обязательно опередить.

— Но как?

— Мы должны найти доказательство раньше их, иначе мы пропали.

— Но ты наконец узнал, кто у них главный?

— Еще нет. Это, без сомнения, кто-то очень опасный. Пока он не совершил ни одной ошибки. Он действует безупречно.

— Раз мы не знаем, кто он такой, нам его не одолеть. А что этот олух Сен-Мало?

— Ничего. Я приставил к нему соглядатаев, но он не делает ни одного неосторожного шага. Я ничего не могу доказать.

— Что же ты мне посоветуешь?

— Начни с того, что успокой своих людей; они слишком возбуждены.

— Движение уже развернулось, и я не могу все держать в руках. Валори и так берет на себя слишком много, выполняя мои приказы. Юношеская армия слушается только его. Я не уверен, что долго смогу их сдерживать. А что обо всем этом думает Содерини?

— Официально он ничего не знает. Он слишком дорожит своей шкурой, чтобы начать действовать без формальных доказательств.

— Разве ему не известно, что наши с ним жизни связаны?

— Я не был бы здесь, если бы он этого не понимал.

Савонарола схватил наемника за руку. Его голос немного окреп:

— Найди его скорее, это доказательство, иначе даже Господь нам не поможет!

Наемник только кивнул головой и вышел. Савонарола подождал, пока он удалится, и последовал за ним. Переждав еще две-три минуты, Макиавелли решился покинуть свое убежище. Он осторожно открыл дверь, стараясь, чтобы она не скрипнула, и только спустившись на первый этаж башни, смог вздохнуть свободно. Твердо решив, что надо сейчас же пойти рассказать друзьям все, что он слышал, он быстрым шагом направился к главному входу в здание.

В тот миг, как он собирался переступить порог, его окликнул голос, который, к несчастью, был ему хорошо знаком:

— Кажется, это мой дорогой Никколо? Ты очень кстати. Я как раз искал секретаря, чтобы вести протокол собрания, которое начинается через несколько минут. Если повезет, ты освободишься еще до полуночи!

Макиавелли медленно обернулся и увидел мерзкую головенку сера Антонио, которая покачивалась взад-вперед в такт его громовому хохоту. Взрыв веселья еще усилился, когда он, к вящему своему удовлетворению, узрел выражение лица своего излюбленного объекта для мытарств. У Макиавелли мелькнула мысль: а что, собственно, мешает ему придушить начальника канцелярии? И только опасение, что без этого ничтожного человечка весь порядок управления городом рухнет, позволило ему сдержать непреодолимый зуд в руках.

Он решил предоставить это удовольствие кому-нибудь другому, что, впрочем, не спасло его от гнусавого смеха сера Антонио, еще долго звучавшего у него в ушах.

— Что за мерзкий ублюдок! — воскликнул Франческо Веттори, искренне негодуя из-за того, как начальник канцелярии обошелся с его другом.

Возмущенный не меньше, Пьеро Гвиччардини не мог упустить такую прекрасную возможность поупражняться в сквернословии:

— В состязании на звание худшего сукина сына, который когда-либо жил на свете, он должен занять третье место после Нерона и Аттилы!

— К несчастью, вам тоже скоро придется с ним столкнуться…

Веттори отрицательно покачал головой и тут же проверил, не растрепалась ли его безукоризненно причесанная белокурая шевелюра.

— Что до меня, то я к нему попаду не скоро. Во всяком случае, мои успехи в учебе так скромны, что я смогу убедить Фичино оставить меня в своей академии еще на один или два года, прежде чем бросить на растерзание этому тирану!

— Как вы думаете, нрав сера Антонио не улучшится, если он случайно упадет с седьмого этажа? — поинтересовался Гвиччардини, которому не терпелось развить эту тему.

— Это ничего не даст. Даже физическая боль не сделает его более человечным!

— Тогда остается одно решение — удар кинжалом между лопаток. Можно, конечно, вырвать ему глаза и представить все так, будто это совершил наш убийца!

— Заманчивое решение… Только хочу тебе напомнить, Чиччо, что ты вроде бы погрузился в самую чистую веру и подобные нечестивые мысли не должны тебя посещать.

— Уверяю тебя, Никколо, что я высказал только самую невинную из тех ужасных мыслей, которые меня посещают!