Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса)

Компрадорская политика сионистских лидеров Европы во время первой мировой войны окончательно развела по разным углам ринга постоянно оппонирующие между собой русскую и европейскую идеологии сионизма. Хаим Вейцман, стоявший в то время во главе русского еврейства, со знанием дела отразил сложившуюся обстановку в сионистском движении: «Наша позиция по отношению к западным вождям нашла свое оправдание в решающую минуту в истории сионизма. После погрома в Кишиневе Герцль сделал попытку заменить Эрец-Исраэль Угандой — ради временного облегчения, как он утверждал, — и не мог понять, что евреи России, при всех страданиях, не в состоянии перенести свои чаяния и мечты со страны отцов на какую-нибудь другую страну. Так обнаружилось, что для западного руководства Эрец-Исраэль никогда и не „существовала“. То был мираж, и когда он поблек, вместо него предложили Уганду — на деле еще более мираж, нежели Эрец-Исраэль. Тот факт, что сердце еврейства связано с Эрец-Исраэль узами любви и нравственности, был недоступно высок для разума западников. Они не видели огромного реального значения этих уз, их единственной, неповторимой и незаменимой силы, которая одна способна разбудить энергию, скрытую в еврейском народе… Западное восприятие сионизма было лишено, на наш взгляд, еврейского духа, теплоты и понимания еврейских масс. Герцль не знал русского еврейства; не знали его и примкнувшие к Герцлю западники — Макс Нордау, Александр Марморек и другие. Герцль с его способностями быстро постиг сущность русского еврейства — но не другие: они не верили, что еврейство России в состоянии дать движению руководителей, Герцль же научился ценить русское еврейство после того, как встретился с ними на Первом конгрессе в Базеле… Сионизм западников был в наших глазах понятием механическим, можно сказать, чисто социологическим, основанным на абстрактной идее, без корней, берущих начало в традиции и еврейском народном чувстве. Поскольку мы находились вне руководства движением, его лидеры считали, что мы должны чувствовать себя облагодетельствованными, а не так, как мы себя ощущали — источником подлинной мощи движения. Мы, несчастные русские евреи, должны быть переплавлены в Эрец-Исраэль с их помощью, помощью свободных граждан Запада» (цитируется по И. Маору, 1977, с. с. 100, 115).

Итак, западное сионистское течение («западники», по Х. Вейцману, или политический сионизм) "лишено еврейского духа", — таков вердикт главы русского крыла сионизма — одно из наиболее значительных проницаний русской сионистской мысли, какое, как и многое другое, было предано забвенью, когда в Израиле европейский политический сионизм захватил управление государством. А со своей стороны, русское еврейство, сделав концепт «культура» своим фирменным знаком, поместило этот же параметр и в свою практическую сионистскую деятельность на правах динамического принципа. Следовательно, в параметре «культура» русский сионизм облюбовал себе экологическую нишу в еврейском вопросе и в контексте культуры определяется сионистское качество воссоздаваемой жизнедеятельности на Земле Обетованной. Однако позиция русского сионизма, поставленная в конфронтацию с западным политическим сионизмом, имеет свои черты, не всегда ясно осязаемые ведущими идеологами русского лагеря.

Политический сионизм не отвергает культуру как таковую, как per se, а рассматривает ее как форму сознания, вторично производного от материи (согласно марксистскому закону «бытие определяет сознание»). Тогда как русский сионизм согласно Ахад-ха-Аму, выводит в качестве исходно-первичной инстанции духовное начало и культура, таким образом, полагается в центре всего сущего. Следственно, качественное различие между русским и европейским сионизмом, взятое по линии культуры, имеет не концептуальную, а философскую, мировоззренческую природу. Однако и в поле одного духовного миросозерцания культура в постановке русского сионизма испытывает мощное противодействие с другого, уже религиозного, фронта — со стороны талмудистского раввината. Эта сила, возникнув на самых начальных этапах становления русского еврейства, обладает постоянным и неослабным действием, опираясь на огромный авторитет еврейского духовенства в еврейской среде. Культура, выступающая жертвой духовной деспотии раввината, имманентно не отличается от той, что отстаивает русский сионизм в противостоянии с «западниками», и русский сионизм исполняет свою целевую установку, как бы борясь на два фронта.