Слезы на лепестках роз

Но больше не нужна. Она поникла, словно цветок под палящим солнцем.

– Извини. Я думала…

– Расскажи мне, что ты думала, Джордана. – В его голосе – холодном – звучала сталь. – Ты ведь даже не удосужилась толком объясниться со мной. Расскажи, Может, мне пригодится – для мемуаров.

– Патрик! – предостерегающе воскликнул Рейф.

– Не встревай, Рейф, – приказал Патрик, подходя и останавливаясь рядом с Джорданой.

– Слишком поздно. Я уже встрял давным-давно. И, прежде чем Патрик успел возразить, спросил: Хочешь напрямик? – Рейф в самолете вытянул из Джорданы правду и был потрясен до глубины души.

Какая низость! – Спроси ее о Маив.

– Маив! Она-то тут при чем? – Суженный взгляд Патрика перебежал с Джорданы на Рейфа.

– Действительно, при чем? – криво усмехнулся Рейф и, видя, что Джордане второй раз этой истории не осилить, повторил ее рассказ на одном дыхании.

Когда он закончил, Патрик, казалось, целую вечность не сводил с него глаз, прежде чем повернуться к Джордане.

– Черт бы ее побрал, эту негодяйку Маив! – взревел Патрик. Он был вне себя от ярости, но сильные руки на плечах Джорданы наливались нежностью. Черт бы побрал и тебя, Джордана! Так не доверять мне!

– Я доверяла, Патрик. Всегда.

– Доверяла! И все равно бросила! Господи, Джордана! Неужели ты считаешь меня идиотом? Если бы ты и вправду любила меня, то не сбежала бы из-за болтовни ревнивой стервы.

– Ты ошибаешься, Патрик, – холодным тоном произнес Рейф в надежде остудить ярость друга. – Именно потому, что она любила тебя, болтовня ревнивой стервы сработала, К тому же семена сомнения пали на благодатную почву, над которой сильно потрудилась когда-то Эмма Даниэль. Затравленный ребенок превратился в изумительную женщину, которая даже не пыталась привлечь к себе внимание. Которая полюбила упрямца, не желавшего ей признаться в ответном чувстве. Ничего мудреного, что она вновь стала сомневаться в себе. Джордана, так легко умеющая находить общий язык с детьми, поверила негодяйке, что она не вправе быть матерью. Особенно матерью твоих детей.

Рейф остановился, чтобы набрать воздуха, его взгляд скрестился со взглядом Патрика, и тот увидел боль и сострадание на лице, которое недалекие люди называли холодным. Патрик недоверчиво покачал

головой.

– Неужели я должен поверить, что тяжелое детство Джорданы стало причиной нашего разрыва?

– Смешно, не правда ли? – прорычал Рейф. – Тогда считай, что причиной разрыва стало твое тяжелое детство, напрочь отбившее у тебя охоту доверять людям, даже самым хорошим. Ты боялся признаться ей в любви.

– Боялся! – Патрик обернулся к другу, и пальцы, покоившиеся на плечах Джорданы, сжались в кулаки.

– Да, боялся, – спокойным голосом повторил Рейф, не обращая внимания на угрожающий вид друга. Бояться не стыдно, Патрик. Стыдно лишь позволять страху управлять твоей жизнью.

– Хватит, Рейф, – утробным голосом произнес Патрик.

– Хватит? – Зеленые глаза вонзились в синие, сверкавшие гневом. – В самом деле?

Патрик первым отвел взгляд и медленно закрыл глаза. Да, дети, пораненные эгоистичной жестокостью взрослых. Мальчик превратился в мужчину, полного горечи, сомневающегося во всех и каждом; девочка – в нежную женщину, сомневающуюся лишь в себе самой.

Все верно, Джордана оставила его не потому, что не любила, а потому, что любила слишком сильно.

Он любил Джордану, но боялся этой любви, поэтому его чувство к ней оказалось далеким от милосердия. Жесткий, скрытный, он все время оставлял что-то недосказанным. Джордана не верила, что она единственная его любовь. Если бы верила, выстояла бы против любых нападок. В этом его вина. Он ее не убедил, что она – любовь его, а не обуза. Что без нее не будет ни детей, ни земель в Шотландии, ни самого будущего.

Глаза Патрика открылись, встретились с глазами Рейфа. В них не было вызова.

– Ты прав.

Он снова обернулся к Джордане. Она не шевельнулась, не вымолвила ни единого слова. Измученная, похудевшая, она казалась затухавшим на ветру золотистым пламенем. И все же, узнав, что ему плохо, она пришла. Отважная, как всегда, как всегда, бескорыстная, ничего не ожидающая взамен и даже не подозревающая, как много она для него значит. Его чувство к ней – больше, чем любовь.

– Рейф прав. Я боялся. Боялся признаться в любви женщине, которая стала всем для меня. Но человек, которым я был, умер. Взгляни на меня, Джордана. Его руки снова лежали на ее плечах, уверенные, требовательные. – Взгляни сердцем и убедись, кем я стал.

Джордана, услышав нервную дрожь в его голосе, вспомнила нежного и пылкого любовника. А теперь он ранен и сдается. Устал сражаться. Обессилел.

Неужели она его довела до этого? Джордана потрясенно молчала, совсем потерявшаяся от усталости и горя, понимая только одно: по недомыслию она позволила злым людям разрушить свое счастье. Пора оставить его в покое, вот только взять с собой последнее воспоминание о нем – Джордана прикоснулась к Патрику, пробежала пальцами по обострившимся чертам его лица.

Память. Она останется.

Ей никогда его не забыть.