Слезы огня

Следующий поступок отца был просто беспрецедентным. Он встал со своего места, аккуратно положил на стол свою салфетку и, обойдя стол, подошел ко мне. Пощечина звонко прозвучала в огромной комнате. Я и сейчас не могу сказать, кто тогда так испуганно полувздохнул, полувскрикнул – отец, я или Азалия, которая входила в этот момент в комнату с тарелкой свежих тостов.

Я только знаю, что когда я медленно поднялась со своего места, не сводя глаз с отца, я почувствовала непреодолимое желание остановиться у портрета моей прабабушки Дайаны Деверо. Эта картина одного заезжего «домашнего художника» всегда казалась мне более живой, чем что-либо в этой официальной, холодной гостиной.

– Ты видела? – сказала я женщине, смотревшей на всех нас с увековеченной безмятежностью. – Твой отец был безродным игроком-ирландцем, но я готова поспорить, что он ни разу не ударил тебя и не относился к тебе как к грязи под ногами… – Мои слова замерли в воздухе, когда я увидела в дверях призрака.

– Как вам это нравится? – спросила Селеста, грациозно демонстрируя платье, которое было точной копией наряда с портрета. – Я решила провести небольшую репетицию своей роли в конкурсе талантов Южанка в сценах войны.

Подходя к буфету, сестра поцеловала отца и погладила меня по щеке.

– Еще раз доброе утро, папа дорогой. Фэйбл, ты выглядишь немного разгоряченной. Мне правда очень жаль, что ты с нами не поедешь. Эти яйца свежие, Азалия?

– А как же твоя арфа?

– А что с ней?

Селеста аккуратно откусила кусочек тоста.

– Разве ты не собираешься играть на арфе на этом конкурсе?

Мне хотелось просто визжать, а я говорила спокойно, как это ни странно.

– А, да.

Она откусила крохотный кусочек бекона, на мой взгляд, слишком громко.

– Это тоже будет в скетче – наша прабабушка играет, чтобы успокоить женщин. Я подумала, может быть, использовать эту песенку «Ох, бренди», которую она пела в те времена. Конечно, если ты меня научишь сегодня после завтрака, Фэйбл.

Они все смотрели на меня, ожидая ответа: отец – со своей кривой усмешкой, Селеста – с крошками тоста, прилипшими к ее красивому рту, который все еще громко жевал бекон, и я – с ярко-розовым отпечатком ладони отца на щеке. Я глянула на Дайану и засмеялась.

– Ты не против поделиться своей старой песенкой? Я к тому, что ее, конечно, будут использовать не по назначению, но, если ты не возражаешь…

Селеста засмеялась.

– Фэйбл, слушай, ну ты совсем сумасшедшая; разговариваешь с портретом. Папа, ты когда-нибудь такое видел?

Мой отец даже не улыбнулся.

– Твоя сестра в последнее время вообще ведет себя… необычно.

Он потрепал сестру по щеке.

– Репетируй песню, дорогая, и заканчивай собирать вещи. Увидимся позже.

Он даже не посмотрел на меня и не произнес ни слова в мой адрес, что меня очень устраивало.

Если бы мы с Селестой были сестрами в лучшем смысле этого слова, мы очень многим могли бы поделиться друг с другом. Я думала о том, что произошло между Ройсом и мной. Как бы хотелось рассказать какому-нибудь близкому человеку обо всех тех чувствах, которые сопровождали меня в первое путешествие во взрослый мир секса.

Но Селеста была слишком переполнена своими собственными переживаниями, чтобы думать о моих, даже если бы я смогла поделиться ими с нею. Мы работали над песней, которую она захотела использовать в своем скетче. Она подобрала мелодию на арфе и выводила слова приятным, высоким, слегка фальшивым сопрано.

– Ну, думаю, теперь получается. Старушка Дайана наверное заткнула уши, чтобы не слышать, как я пою ее любимую колыбельную.

Селеста взяла мою гитару, взяла несколько аккордов и небрежно спросила:

– А, кстати, откуда ты знаешь эту песню?

Я удивленно уставилась на нее, но не из-за ее вопроса, а потому что ответа на него просто не было. Внезапно я поняла, что не имею ни малейшего представления о том, откуда взялись эти стихи. Но Селесте незачем было об этом знать, поэтому я тут же придумала разумный ответ.

– Думаю, от Азалии. Знаешь, она ведь всегда напевает себе под нос песни, которым ее научили ее родители. А их семья давно живет на этой плантации.

Селеста снова начала перебирать струны моей гитары. Я поняла, что она пытается подобрать мелодию той песни, которую я пела тогда ночью в «Пыльных дорогах».

– Так, значит, ты записываешься на студии и поэтому не поедешь с нами на конкурс?

Она все еще лениво перебирала струны гитары, но я поняла, что ей интересно, что я отвечу. Из того, что она сказала, мне стало ясно, что она подслушала большую часть, если не весь наш с отцом спор за завтраком. Я почувствовала себя немного виноватой за ту ужасную фразу о стремлении всей ее жизни стать Мисс Америка.

– Мне очень жаль, что меня там не будет.

Но на самом деле мне вовсе не было жаль, впрочем, так же, как и ей, и мы обе это знали.

– А что касается моей записи, так это не такая уж большая сделка. Просто Харрисон считает, что эта новая песня может понравиться диджеям[9] на радио, и тогда они прокрутят ее в воскресных программах.

По тому, как Селеста одновременно насмешливо и пренебрежительно фыркнула, можно было понять, что она думает о моей карьере и моих амбициях.