Слезы счастья

Она выскочила из кухни, а Ди осталась сидеть, беспомощная и растревоженная. Время не слишком помогало горю ее племянницы, а теперь, когда Дэвид женился во второй раз, Ди невольно становилось страшно при мысли, в какие глубины отчаяния может провалиться Розалинд.

Наверху, у себя в комнате, Розалинд раскрыла телефон и, пару раз стерев и заново набрав текст, составила сообщение отцу, в котором говорилось: «Если хочешь сказать ей, что я не наделаю глупостей, можешь говорить, потому что я их не наделаю, по крайней мере не сегодня».

В конечном итоге, беспокоясь об отце, она заставила себя стереть последние пять слов и, нажав кнопку «отправить», зарылась лицом в подушки. Стискивая их руками, она всеми фибрами своего существа устремилась к матери, моля ее хоть как-нибудь откликнуться, потому что она больше не могла выносить эту пустоту, молчание и жуткое, пугающее одиночество, к которым свелась ее жизнь с тех пор, как не стало Катрины.

Лиза разговаривала по телефону с Дэвидом, когда Эми вернулась с четырьмя бокалами шампанского на подносе. Взяв один, Лиза кивком головы поблагодарила ее и сделала глоток, продолжая слушать Дэвида:

— Мне искренне жаль, что так получилось. Если бы я мог предполагать, что она сделает что-нибудь подобное...

— Дорогой, это не твоя вина, — мягко прервала его Лиза. — Главное, чтобы с ней все было в порядке.

— Ди у нее, Джерри уже в пути. Я знаю, что она сожалеет, хотя и не может заставить себя сказать об этом. Эми с шампанским уже пришла?

— Только что. Спасибо, оно очень кстати.

— Я так и думал. Ну что, ты готова продолжить? Если хочешь задержать или...

— Если ты готов, то я тоже.

В голосе Дэвида слышалась дрожь, когда он сказал:

— Тогда давай попробуем выбросить из головы несколько последних минут и сосредоточиться на том, ради чего все это затеяли.

Сделав еще один живительный глоток, Лиза хотела сказать, что не думать о Розалинд будет трудно, но от этих слов никому лучше не стало бы.

— Сказать всем, что мы готовы? — спросил Дэвид.

Почувствовав, как внутри все перевернулось от волнения, Лиза посмотрела на себя в зеркало и в очередной раз удивилась, почему так нервничает, если они уже поженились. Потом, позволив себе вспомнить, как чудесно она выглядит, сказала:

— Да. Почему бы тебе этого не сделать?

Положив трубку, Лиза еще раз глотнула шампанского, обвела всех взглядом и шепнула:

— Так, девочки, по местам.

Несколько минут спустя, когда смех стих до шепота, а музыканты приготовили инструменты в ожидании сигнала, Рокси вышла из гостиной, неся маленькую веточку белого душистого горошка в колышущемся облаке зеленого папоротника. Бесшумно миновав четыре широкие ступени ведущей во двор лестницы, она заняла свою позицию.

Стоя в центре беседки вместе с Лоуренсом и розовощекой руководительницей церемонии, имя которой опять вылетело у него из головы, Дэвид улыбался, вопреки страшному напряжению, сковавшему его изнутри. Он думал о Розалинд и Катрине и недоумевал, как здесь оказался. А еще надеялся, что продержится ближайшие несколько часов, не опозорив себя и Лизу. Он почти всю ночь не спал, пытаясь заучить строки из стихотворений, которые они объединили, чтобы украсить свои клятвы, но, если бы его сейчас попросили повторить хотя бы одну из них, он не смог бы.

Дэвид почувствовал, как Хизер... Хизер! Именно так зовут руководительницу церемонии, вспомнил он, и его захлестнула волна облегчения. Он почувствовал, как она взяла его за руку, и, когда он взглянул на нее, кивнула, приглашая посмотреть на дом.

На вершине лестницы стояла Лиза. Она была в платье из шелковой тафты цвета слоновой кости с мягко очерченным лифом, который подчеркивал талию и грудь и льнул к телу, как ласковое прикосновение, расходясь русалочьим хвостом от середины бедер. Она казалась видением, пленительно романтичным, почти неземным. И, когда их гости одобрительно зашептались, Дэвид понял, что никогда в жизни не испытывал такой тревоги и такого ликования одновременно.

Тишина перетекала из секунды в секунду, наполняемая лишь журчанием воды в саду и изысканным ароматом, исходившим от Лизиного букета ландышей. Потом, вырываясь из молчания с красотой и грацией взмывающей в небо ласточки, летний воздух начал наполнять проникновенный голос Шилы:

Утро проснулось, как первое утро.
Дрозд песню завел первых птиц.
Хвалу воздаем за пенье и утро,
Весне воздаем без границ!