Слезы (СИ)

Адриан, — чего там скрывать? — хотел бы этого, но разве были у него воля и право хотеть что-то самостоятельно от хозяев?

— Я — ваш раб. Где вы, там и я.

Констанция не нашлась что ответить. Ей было неприятно это слышать. С того самого момента, когда муж признался ей, Адриан перестал быть для неё рабом, он стал ей пасынком, приёмным сыном, хотя по закону, конечно же, оставался тем, кем и вырос. Сама этого не понимая, женщина радовалась тому, что подвернулся повод общаться с ним, не думая, что позорится. Если раньше Адриан ей нравился, и леди хотелось быть к нему ближе, но стыдилась этого, то теперь она могла открыто, не виня себя за это, общаться с ним, заботиться, дарить тепло и любовь. Да, слышать такой его ответ ей было неприятно. Но что «приёмная мама» могла сказать? «Ты не раб»? Но как это объяснит? Сказать о том, чей он сын, должен его отец.

— Я люблю тебя, — произнесла Конни.

Но мог ли Адриан поверить в её слова? Конечно, нет… Как так — любить раба?

Уже по-осеннему холодный ветерок пронёсся по земле, взъерошив траву, уже начавшую постепенно желтеть, и первые-первые опавшие листья чуть-чуть подлетели и снова упали. Как и сердце Констанции. Будто бы дух Алиссии что-то шептал ей тревожное. Она давно умерла, но этот сад всё ещё помнил её, хоть смутно, но помнил её и сын.

— Можно мне пойти в деревянный домик, в который сэр Гарольд нас переселил? — неожиданно неуверенно попросил он.

— Нет, конечно. Что тебе там делать?

— Я хотел забрать кое-что оттуда…

— Ах, — рассмеялась Конни, — а я подумала, ты хочешь опять туда переселиться! Ну, пошли!

С этими словами леди поднялась со скамьи и подала руку юноше, но тот, естественно, сделав вид, что не понял, не принял её. Хотя ему не стукнуло и двадцати лет, хотя и пережил такой кошмар, он чувствовал себя не уютно, когда посторонняя женщина обращается с ним, как с маленьким ребёнком.

Констанция вздохнула, в какой раз испытав горечь в душе. Они направились в рабскую лачугу, а мысли уносили леди далеко-далеко. Он шёл за ней, так покорно, так робко, но всё же в то же время казался далёким, чужим, не её, и это угнетало несчастную мачеху. Ревность и скрытая зависть к Алиссии, как ночные хищники, закрались в сознание, и Конни сама испугалась своих чувств. Она попыталась отделаться от них, посмотрев на того, чьей матерью так страстно желала стать, но юноша даже не заметил взгляда, как и не замечал любви.

Они пришли в дом. Адриан взял с полочки платок, подарок сэра Чарльза, и два выстиранных, аккуратно сложенных бинтика. Это были его сокровища, единственные вещи, которые ему принадлежали.

— Солнышко, а это тебе зачем? — спросила Конни, рассматривая бинты. — Ужас, ещё и постирал. Выкинь их.

Он покраснел.

— Ну, они мне нужны…

— Зачем? — засмеялась она. — Давай я их тебе поглажу…

— Спасибо… но… Мне кажется, лучше не надо. От горячего они могут испортиться…

— Да я пошутила. Откуда они у тебя?

— Они… Их мне… хозяин дал… Он тогда перевязал мне руку….

— Это когда Фил тебя? И ты их потом постирал и берег?

— Да…

Конни это показалось таким трогательным. Леди умилилась, не выдержала и обняла его. Наверное, она специально вспомнила о племяннике… Ей хотелось занять первое место в сердце Адриана, а там «восседал Филипп». Женщина страстно желала стать ему ближе всех, чтобы он больше всех доверял ей. В мечтах рисовала картинки, как, спустя время, когда всё будет хорошо, люди скажут, что у неё с пасынком очень доверительные отношения, как у родных матери и сына.

— А вот вы где! — неожиданно раздался голос Фила, и Констанция обернулась к нему.

— Да, мы тут за вещами зашли.

— Адриаша, сегодня моя мама приезжает. Хочешь поехать со мной её встречать?

— А мне… можно?

Фил сразу понял, что тот боится, что его не отпустят.

— Да чихать я на них всех хотел! — сказал он прямо при Конни. — Если хочешь, поехали, — молодой человек взял его за руку, видя, что брат не решается, — не бойся… Поехали. Развеешься. Моя мама тебя очень любит.

Констанция вздрогнула. «Не забрать ли он его хочет? Скажет — мать встречаем, а на самом деле сядут на поезд и уедут…»

— Я тоже хочу встретить Фелицию на вокзале, — заявила она. — Я с вами поеду.

— Конечно, тётя Конни.

Фил, если и был недоволен, то виду не показал. Он не считал «Адриашу» рабом дяди, вообще рабом не считая, но, в случае чего, намеревался предъявить «им всем», что красавец-невольник — это подарок ему от дедушки.