Кью усмехнулся темной улыбкой.
— Девушек, конечно. Пятьдесят семь маленьких птичек, которых я заморозил своей зимой и потом позволил им оттаять.
Девушек? У него до меня было пятьдесят семь девушек? Сумасшедшая ревность заполнила меня, я застыла.
Я хотела сильно ударить его.
— Ты владел таким количеством девушек?
Он кивнул, как будто это имело какое-то долбанное значение.
— Да, пятьдесят семь. — Он провел пальцем между грудей, опуская его ниже. — Ты — пятьдесят восьмая. — Его глаза впились в мою грудь, он втянул шумно воздух, затем жестко схватил грудь руками и проскрежетал: — Ты, ты, пятьдесят восьмая, пришла и разрушила мою привычную жизнь
Я оттолкнула его руку в сторону.
— Я разрушила твою жизнь? — злость наполнила мое тело, смешиваясь с ревностью, гнев пожирал меня. Мое сердце отказывалось сбавлять скорость, оно неслось с ужасной скоростью: миллиард ударов в минуту. — Ты, чертов придурок, спал с пятьюдесятью семью девушками и задавал мне долбанутый вопрос «сколько мужчин побывало в моей киске». Ты чертов лицемер. — Я вскочила с кровати, нервно погружая пальцы в волосы, не в силах избавиться от сильной боли, которую мне причинила правда. — Ты даже не представляешь, насколько ненормальной и извращенной ты меня сделал.
Он тяжело поднялся на ноги. Но затем вновь опустился на кровать, поддерживая рукой голову.
— Прекрати истерить, эсклава. Иди ко мне. — Он продолжал держать голову склоненной, а руку вытянутой, пребывая в абсолютной уверенности, что я подчинюсь. Не в этот раз. Это перешло все границы.
Я подошла ближе и ударила его.
— Я была права, что позвонила в полицию. Ты ублюдок.
Воздух в комнате затрещал от напряжения, когда Кью поднял голову и посмотрел на меня. Он стиснул зубы, и его состояние за секунду изменилось из просто чертовски пьяного до злого, гневно пьяного. В одно мгновение Кью поднялся с кровати, схватил меня на руки и бросил на кровать, наваливаясь сверху и прижимая к кровати.
Он разъяренно прорычал:
— Я ублюдок? Это похоже на настоящую причину, почему я являюсь твоим Господином? Разве мне не нужно быть жестоким и неприступным? — он провел языком дорожку, облизывая кожу до моего уха, обдавая меня ароматом бренди. — Мне нравится обращаться с тобой как с грязью. Это делает меня чертовски твердым. — Он толкнулся твердой эрекцией, прижимая мои бедра к кровати, потираясь о них. — Ты чувствуешь это, эсклава? Видишь, до чего ты меня довела своей борьбой! Сопротивлением. Я стал твердым от желания наказать тебя, трахнуть тебя, показать тебе, что твое место подо мной.
Он толкнулся снова, ярость затмила его лицо.
— Каждое чертово мгновение с тобой для меня — долбанная пытка. Каждый раз, когда я вижу тебя, я хочу подарить твоей коже боль, оставить свои метки, чтобы твое дыхание срывалось от желания. Я хочу делать все, что мне непозволительно делать, что я не должен хотеть делать с тобой. Понимаешь? Ты оживляешь во мне чудовище, которое желает доставлять ужасную боль!
Мой разум закрутился от каждого слова, которое он проговорил мне. Руки были слабыми, дрожащими, тело нуждающимся, и я была влажной для него. Опасная темнота в его голосе согревала меня, ужасала, радовала, заставляла его желать, трепетать. Все чувства обострились. Я хотела выцарапать ему глаза, чтобы разозлить еще больше.
Моя киска пульсировала, желая, чтобы в нее вошли жестко, хотя разум восстал против Кью по миллиону причин.
— Пошел на хрен от меня, урод!
Его ответом мне был поцелуй. Язык скользнул между губ, утверждая свою власть. Я извивалась, пытаясь вырваться, но это не принесло результата. Пока он пробовал меня на вкус, углубляя поцелуй, схватил мои запястья, поднял над головой и крепко зафиксировал их в своей хватке. Кусая меня за нижнюю губу, он тяжело дышал, затем отстранился и пробормотал:
— Почему ты не хотела, чтобы я знал твое имя?
Внезапная смена его настроения оставила меня опьяненной его жесткими ласками. Я поджала губы.
Когда я не ответила, ярость заискрилась на его лице, и он поцеловал меня настолько сильно, что я закричала от боли. Кью воспользовался моментом, когда я разомкнула губы, и глубоко погрузил свой язык. Когда он отстранился от моих губ и дал отдышаться, то прикусил кожу на шее и потряс головой, словно лев. Кожа загорелась болью, когда он укусил меня.
— Черт! — вскрикнула я, он рассмеялся.
Он прошелся нежно языком, зализывая рану, покрывая ее слюной.
Я плотно закрыла глаза и пробормотала:
— Почему ты такой жестокий со мной? — На глаза набежали слезы, состояние сменилось от возбужденного до яростно-возбужденного. — Я бы так хотела, чтобы полиция арестовала тебя. — Когда дело касалось Кью, я не могла наверняка говорить о своих чувствах, потому что в один момент я правда хочу, чтобы он умер, а в другой мечтаю подарить ему частичку себя, стать для него той самой, идеальной рабыней, подарить ему свою любовь.