Слезы в раю

Поэтому двойной иронией судьбы было то, что тот, кому удалось прорвать ее линию обороны, оказался братом Стефани, или, может быть, думала она, делая отчаянные попытки хоть за что-нибудь зацепиться и придать своим чувствам какое-то подобие логики, все это произошло именно потому, что он брат Стефани?! Он усыпил ее бдительность, а она была настолько поглощена мыслью любым способом познакомиться со Стефани, сблизиться с ней, что не придала значения тому, что впечатление, которое произвел на нее брат Стефани, оказалось слишком сильным. А теперь уже было поздно.

Она снова взглянула на небо, где в огненной феерии алого и золотого солнце делало последние отчаянные попытки побороть надвигавшийся ночной сумрак, пронзительная прозрачность которого придавала всему пейзажу чтото фантастическое.

— Как красиво! — тихо воскликнула она.

— Там, «где все пленяет взор и только человек так мерзок», — насмешливо процитировал он, вставая. — Пойдемте на край скалы. Оттуда гораздо лучше видно.

Дав себе слово, что через несколько часов она вернется к себе в гостиницу и больше никогда не увидится с ним, она пересекла вслед за ним газон перед домом и остановилась под раскидистыми ветвями капока.

Закат был просто великолепен! Теплый воздух, пронизанный легким запахом моря, смешивался с буйством запахов тропического леса. Догорающий луч солнца скользил по их лицам, и, облитые этой солнечной закатной позолотой, они на короткое, почти фантастическое мгновение стали похожи на две статуи из какой-то древней, ушедшей в небытие цивилизации.

Вдруг все погасло. Темнота накрыла их своим влажным плащом.

— Давайте-ка лучше вернемся в дом, а то Айлу станет беспокоиться, не случилось ли чего с нами.

Навстречу им выбежала одна из собак. Кэндис хотела погладить ее, но, услышав его резкий окрик: «Нельзя! Это караульная собака. Беги, Джо!», отдернула руку. Она видела, как собака скрылась в темноте.

Несмотря на всю свою власть, несмотря на все то великолепие, которое он мог купить на свои деньги, Сол был таким же пленником и был так же не свободен жить полной, счастливой жизнью, как и тот, кто таких денег не имел. Его тюрьма могла утопать в роскоши, в ней могло быть множество дорогих и забавных вещей, но все-таки тюрьма оставалась тюрьмой.

Вероятно, заметив ее волнение, он довольно холодно произнес:

— Всегда есть люди, которые не прочь поживиться за счет богатых.

— Или тех, кто имеет власть, — тихо сказала она, чувствуя на себе его взгляд.

— Вот их-то власть вы и не одобряете?

— Я… да, думаю, что это так и есть.

— Но ведь существует множество различных форм власти, — заметил он. — Например, власть родителей над детьми. Или власть любимого человека.

— Да, но такая власть всегда ограниченна. У родителей не так много детей, а любимым дают эту власть охотно и по собственной воле. Вы, например, имеете ее, потому что случайно родились…

— И немало сделал для этого.

— Что ж, пусть даже она досталась вам ценой огромных усилий. Я не хочу сказать, что вы злоупотребляете ею, но вы не можете не признать, что другие в вашем положении делают это.

— Я согласен с вами, хотя мне кажется, что многие людские беды идут не от бизнесменов, а от политиков. Тем не менее в большинстве своем социальные институты обладают системой проверок и механизмов балансирования, чтобы не допустить такого злоупотребления властью. Это относится и ко мне.

— И все же вы можете безнаказанно позволить себе все, — продолжала настаивать она. — Что может остановить вас в этом?

— Та самая система, о которой я только что говорил, — сухо сказал он. — Давайте представим себе такой случай. Допустим, я вас похитил и привез в свое любовное гнездышко, где сделал с вами все, что хотел. Неужели вы искренне считаете, что мне это пройдет безнаказанно?

Кэндис вдруг почувствовала себя так, словно попала в ловушку. Интонация его голоса изменилась, перейдя на мягкий, чувственный, успокаивающий тон, но в нем было столько скрытого сконцентрированного чувства, что ей стало не по себе.

— Сомневаюсь, чтобы хоть кто-нибудь в гостинице выразил свое неодобрение, — сказала она, стараясь изо всех сил выглядеть спокойной и говорить об этом в легкомысленном и беспечном тоне. — Даже если бы они и захотели во всем разобраться, у вас есть двоюродный брат, чья власть на этом острове сумеет вас защитить.

— А когда я наконец отпущу вас, до конца насытившись шелковистой прелестью вашего изумительного тела… вы, конечно, сразу же побежите в полицию?

— Конечно, — сказала она решительно, стараясь подавить в себе сладкое предчувствие, скрытое для нее в этих словах, нет, скорее, в тоне, каким они были сказаны, в его хриплом от волнения голосе, отзывающемся смутными ощущениями где-то в развилке ее тела.

Они подошли к темной террасе. Он остановился и повернулся к ней — темный силуэт в неожиданно наступившей тропической ночи, примитивная угроза, заставившая ее нервы вновь напрячься.

— Но мне почему-то кажется, что будет стоить большого труда убедить местную полицию в том, что вы… в том, что это было…