Последнее видимо предназначалось не ему, но Савл вцепился в чью-то широкую ладонь и шаря перед собой рукой шагнул сквозь клубы пахнувшего пара. Земля словно закружилась, и ослепший гонец начал различать смутные очертания некой палаты, спустя миг зрение вернулось так же внезапно, как и исчезло. На Савла смотрели внимательные, отчего то грустные глаза мессии, которого он когда-то мельком видел.
- Прости меня, Господи, откуда я мог знать?
- Мне не за что прощать тебя. Ты был слеп как многие, ныне же прозрел к жизни иной. Всякому рожденному нарекают имя, отныне будут звать тебя Павлом.
- Что делать мне?
- Что хочешь ты сам, а не страх твой?
- Прозреть хочу, Господи! - с жаром воскликнул обращенный Павел - Ныне указал слепоту мою. Желаю узреть Истину, дабы не блуждать боле во тьме!
- Все римляне сдвинуты на Истине? - наклонившись к прокуратору прошептал Брама.
- Большинство - снизал плечами Понтий - каждый ищет свое. Иудеи ждут мессию, римляне ищут истину, не замечая, что она может быть рядом.
- Да ты философ - уважительно протянул Путник - это хорошо. Думающие люди нужны. Фанатиков завались, а деятельных мыслителей по пальцам.
- И что теперь? Гонца мы настигли, и кажется обратили на свою сторону. Знатная колесница, на такой бы в Рим, да к цезарю. Я бы припомнил все требования сенаторов.
- В Рим? А ты голова! Действительно, подбитый в римском праве гражданин может быть избран на должность цезаря. Устои создают люди - цезарями не только рождаются, ими также становятся. Считай кандидатура утверждена, но помни: служить народу и заставлять служить тебе - вещи разные.
- Как клянутся у вас?
- Служу советскому союзу.
- Это как?
- Об этом позже. Сдается. Господь решил исполнить часть предначертанного.
- Брама, не кажется ли тебе что мы несколько опережаем ход событий - прервал Стас.
- Друг мой, мы от них порядочно отстаем! События развиваются уже не завися от нас. Эта встреча произошла бы через несколько лет сама собой, и у Павла естественным путем развился бы комплекс вины за избиение христиан. Он не мог себе этого простить до конца жизни и позже тоже не мог. Теперь этого не случится. Что касаемо истории, то в обоих вариантах он был порученцем Гамалиила, посему нет странного в том, что гонцом в Рим был послан именно он. Совпадение? Закономерность! Да и Иуда передумал вешаться, хотя и предал, но после трижды восславил небо за спасение раввуни. Петр отдельный вопрос, с какого ты думаешь ему вручили ключи от рая?
- Без понятия.
- Он видел преисподнюю еще при жизни, куда и направляемся. С чего бы крейсеру носить имя «Анастасии», воскресения?
- Слушай, было ли вообще в нашей истории хоть что-то, что не направлялось и не корректировалось извне? Куда не плюнь, кругом нижние, вышние, теперь вот синхры, и все кроят на свой лад. Разумеется, во имя высшей цели и идеалов, только разве станет лучше жить от этих божественных игр простому человеку?
- Ах вот ты, о чем - кивнул Путник - вопрос этот, действительно, очень важный, нужный, обыкновенно замалчиваемый. Знаешь сколько раз им задавался-мучился? Много. Пока не понял: задаваться высокими материями одно, а делать их общедоступными, воплощая в жизнь, другое. Настолько другое, что не пробовавшему это делать мыслителю, уловить сию разницу очень сложно.
Присутствующие затаив дыхание внимали рассуждениям Путника, схожими на разговор с самим собой, а он, словно не замечая, наморщив могучее чело смотрел в окружившую крейсер безвидную хмарь.
- Задавался, терзался и мучился пока не понял: мне куда легче жертвовать собой, нежели отдавать на заклание других. Пусть даже это предрешенный исторически-свершившийся непреложный факт. Вот скажи, Господи - тебе проще уйти на жертвенное распятие, принеся себя во искупление человеков, нежели остаться и жить как мы, лишенные до поры непонятой божественности человеческого достоинства?
Мессия неопределенно пожал плечами, было трудно понять, согласен он или нет. Павел пораженно смотрел на грозного Путника, на терзаемого сомнениями Стаса, на склоненную, с благородной проседью голову римского прокуратора и казалось еще немного, и он поймет. Поймет, что скрывалось в молчании, облекаясь в нелегкие думы о смысле бытия, неожиданно оказавшееся на грани прозрения, ощущения вот-вот поймешь, догадаешься, поймаешь ускользающий краешек простой истины.
Между тем хмарь становилась гуще, свиваясь в багровые жгуты, казалось близилась пустынная буря, готовая поглотить лице солнца и погрузить землю во мрак и смятение. Из нее били колючие колкие молнии, ударяя так близко от колесницы, что сердце стыло от страха. Гости мимо воли сгрудились вместе, забыв, что один из них римский прокуратор, а второй приговоренный неведомым предрешением заключенный. Путник не выказывал страха, смотря в лик бездны и обронив непонятное «горловина». Прокуратору было непонятно, но горловина мало отличалась от мрачного Тартара, заморозившего дыханием биение сердец. Зачем они здесь? Зачем смертным вступать в чертоги смерти, в которые подобно искорке стремилась «Анастасия»?