Слияние истерзанных сердец

– Ник, я пока не уезжаю, а если и уеду, то не в Манчестер. Я поеду к родне моей матери.

Он скептически поднял бровь, но добился лишь того, что ее голос зазвучал тверже:

– Я останусь до свадьбы.

– Зачем?

С насмешливой улыбкой она повторила его же слова:

– Храню верность. Своему слову.

На другое утро, едва рассвело, начались приготовления к свадьбе. Фрэнси Раундли распоряжалась слугами не хуже генерала, командующего армией. Ей хотелось угодить Ричарду Лэтаму, но еще больше ей хотелось загрузить себя делами и ни о чем не думать.

Назначить свадьбу на время уборки урожая было, конечно же, ошибкой. Каждая женщина, приходившая в дом повесить гирлянды, помочь на кухне или поменять половики, оставляла ради этого куда более важное занятие. И Фрэнси знала, что если не все будет ладно с урожаем, обвинят в этом только ее.

В полдень деревенские хозяйки собрались в большой зале, кидая на нее вопросительные и осуждающие взгляды. У Фрэнси мгновенно заболела голова. Никто ее не понимает… Никто не жалеет. Констанс опять дуется. То ли Фрэнси показалось, то ли эта дурочка действительно злится больше обычного.

Еще эта Томазина Стрэнджейс… Фрэнси избегала говорить наедине с дочерью Лавинии, несмотря на приказание Ричарда, но Томазина сама присоединилась к женщинам, которые плели гирлянды. Она следила за каждым шагом хозяйки Кэтшолма, и Фрэнси была уверена, что эта незваная гостья только и ждет случая поговорить с глазу на глаз.

– Томазина, расскажи нам о Лондоне, – попросила ее одна из женщин. – Ты видела королеву?

– Только один раз, и то издалека.

– Правда, что там есть улица, на которой все дома золотые?

На Томазину посыпались вопросы, и она с готовностью отвечала на них, стараясь, впрочем, поменьше говорить о себе и о своей матери. Фрэнси удивилась. Ей стало интересно, что же может скрывать Томазина.

– Завтра будет полная луна, – проскрипела Вербурга.

Наступило неловкое молчание, прерванное Марджори Кэрриер:

– Перед осенним равноденствием.

У Фрэнси еще сильнее застучало в висках, хотя женщины вновь затрещали как сороки о своих делах.

– Пора собирать травы, – вновь проскрипела Вербурга.

Никто не обратил на нее внимания, только Фрэнси вспомнила, как Лавиния рассказывала ей о силе трав, собранных в лунную ночь.

Фрэнси вздохнула. Вот было время! До несчастья с Лавинией жизнь в Кэтшолме была сплошным приключением. Зато после ее отъезда здесь стало ужасно скучно, и Фрэнси возненавидела свое поместье. Она уже собиралась податься в Лондон, когда во время одной из поездок в Манчестер ее соблазнил Ричард Лэтам.

Ричард Лэтам! Фрэнси любила и ненавидела его за то, что чувствовала себя с ним полной жизни. Пусть кто угодно сплетничает за ее спиной. Если захочет, она вернет его. Ричард женится на Констанс, но все равно она скоро ему надоест. Что может девственница предложить такому мужчине?

Нахмурившись, она на мгновение замерла. Не надо врать себе. Что-то изменилось в их отношениях. Он ей угрожает, унижает ее в постели, заставляет делать вещи, которых еще недавно не требовал от нее. Многое в нем ей сейчас не нравится. Может, он именно так собирается использовать ее и в будущем?

Томазина Стрэнджейс рассмеялась чему-то, и Фрэнси внимательно посмотрела на нее. Перемена в Ричарде как-то связана с Томазиной. Возвращение Лавинии, может, что-то и изменило бы к лучшему, а Томазина только все портит. Фрэнси встала и, пробормотав извинения, отправилась в спальню. Она заперлась на ключ, чувствуя, что не в силах больше терпеть головную боль. Она почему-то была уверена, что возвращение Томазины Стрэнджейс в Кэтшолм обернется большой бедой.

Женщины Кэтшолма и Гордича, не скрывая беспокойства, проворно работали руками, украшая большую залу для свадебного пира. Они трудились весь день, и на другой тоже пришли с утра. В тот вечер, когда луна поднялась высоко, многие из них прямо с постелей побежали в Гордичский лес. Около полуночи они собрались на поляне, посреди которой лежал плоский камень.

Когда их стало тринадцать – в плащах и масках, – главная из них, или Старшая, предложила всем испить меду. Поначалу некоторые нервничали, чувствовали себя неловко, но вскоре это прошло. Смешки и шепот нарушали тишину леса. Все чего-то ждали.

По сигналу Старшей они окружили камень и взялись за руки. Едва женщины запели, как их ослепил яркий свет. Открыв глаза, они увидели повсюду дым и ощутили запах серы.

Боясь оставаться на поляне, но еще больше боясь пошевелиться, они закричали и в следующее мгновение увидели мужскую тень, которую не раз замечали в Гордичском лесу в ночь праздника урожая.

Тень вышла из дыма и стояла на камне. Она была в маске, как они все, и в красивых черных одеждах. Старшая сделала знак, и женщины, сбросив плащи, стали танцевать. Напуганные до смерти, они дрожали от ночной сырости, скидывая в танце с себя все, что было на них.

Стояла тишина. Они двигались в каком-то странном ритме, не глядя друг на друга и на того, кто стоял на камне. Они не сняли масок, но все равно каждое движение давалось им с трудом, ибо действие меда стало потихоньку проходить.