Принесли стулья, скамейки, кое-кто из колхозников уселся, поджав ноги, прямо на землю.
Беседа шла в мирных тонах, спокойно. Аслан рассказал о своих впечатлениях, очень хвалил зерновые, - урожай отменный, редкий, в нем богатство и счастье колхоза. С хлопком дело обстоит значительно хуже, но еще есть время наверстать, подкормить посевы, а на участке Ширзада и сейчас кусты сильные, рослые, крона ветвистая, коробочки тяжелые, тугие. По мнению Аслана, бригада Ширзада соберет самый высокий урожай и зерновых и хлопка. А с бахчами и огородами дело плохо, и сомнительно, что в такую пору овощи выправятся, тут никакие поливы не помогут. Опоздали...
Слушая секретаря райкома, Рустам то улыбался, то хмурился, то с досадой грыз чубук трубки.
- Слов нет, - сказал Аслан. - "Новая жизнь" в этом году, бесспорно, сделает шаг вперед, но никак не семиверстный. Богатейшие резервы не использованы, как и в былые годы, все внимание правления и бригадиров обращено на хлопок и зерновые, а животноводство и огородничество заброшены.
Пока Шарафоглу говорил о том, сколько хлопкоуборочных машин этой осенью выставит на поля МТС, колхозники перешептывались, подталкивали друг друга, а затем поднялся старик Ахат и, вонзив в землю посох, сказал:
- В нашем колхозе нет критики и самокритики!...
При этих словах Рустам-киши вздрогнул и так сильно дунул в трубку, что пепел взлетел фонтанчиком.
- А дальше, дальше? - спросил Аслан.
Но старик уже сидел, поджав ноги, на земле, теребил в кулаке бороду и больше говорить не стал.
Толпа одобрительно загудела.
В это время к правлению подъехала легковая машина, из нее вылез Калантар и, сохраняя на лице равнодушно-солидное выражение, якобы подобающее председателю райисполкома, приблизился к собравшимся.
Салман уступил ему стул.
Уловив вопросительный взгляд Аслана, Калантар объяснил:
- Из Баку звонили. Отстаем со сдачей шерсти. Пришлось выехать на фермы. - И потер кулаком опухшие глаза.
Из Баку ему не звонили, но на ферме Немого Гусейна он действительно побывал, изрядно выпил под шашлык, а потом завернул к гостеприимной Назназ и завалился спать в саду, в холодке под тутовником...
- Ну-ну, - бесстрастно обронил Аслан и отвернулся.
Но Калантару, как видно, хотелось быть в центре внимания, и он бесцеремонно вмешался в разговор:
- Товарищ Аслан, ты же собирался проинформировать правление и лично Рустама-киши об авторе анонимных писем.
Трудно сказать, почему именно в этот день Калантар-лелеш завел речь об анонимках: то ли решил отбросить от себя Ярмамеда, как ненужную ветошь, то ли еще сильнее перепугать и полностью превратить в своего холопа...
У Аслана тень пробежала, по лицу, он переглянулся с Гошатханом и Шарафоглу. Ну и бестактный человек этот Калантар! Разговор идет об урожае, надо потолковать и о неделимом фонде. И как тревожно, неприятно это заявление старика, что никакой самокритики в "Новой жизни" и в помине нету... Коротко сказал, а заметно, что долго вынашивал, колебался, собирался с силами, поди, с друзьями советовался...
Колхозники вскочили, зашумели, а Рустам побагровел, будто лицо ему вымазали вишневым соком.
- Кто ж, по-твоему, мог бомбить нас анонимками? - обратился секретарь к Рустаму.
Не задумываясь, тот брякнул:
- Тетушка Телли и ее сынок! - А оглядев стоявших у тополя Ширзада и Наджафа, запнулся, но все-таки с яростью добавил: - Ну, и еще некоторые темные личности...
Из толпы раздался пронзительный вопль тетушки Телли:
- В могилу бы скорее! Может, там от меня отстанешь?
Аслан со спокойной улыбкой остановил ее:
- Тш-шш!... - и повернулся к Салману: - А вы кого считаете автором?
- Ничего не могу сказать определенного... - запинаясь, боясь поднять глаза, пробормотал Салман и дрожащими пальцами поправил щеголеватые усики.
- Ну-ну! - Аслан встал и строгим тоном сказал: - Пусть автор анонимок сам признается народу.
Все замерли: слышно было, как зазвенел в листве комар.
- Здесь я, здесь, ваша милость! - И Ярмамед, вытянув тонкую жилистую шею, на цыпочках выбрался из толпы.
Рустам почувствовал, что ноги его окаменели, будто глубоко вросли в землю, а тетушка Телли коршуном налетела на него, вцепившись в плечо, завопила:
- Не я ли говорила, - берегись этой падали?!
- Да не стесняйся, выходи, - брезгливо сказал Аслан, - покайся. Что ты нам в райкоме говорил?
Ярмамед с усилием проглотил слюну и, дрожа всем телом, пролепетал, повторяя магическое, по его мнению, оправдание:
- Ваша милость, у каждого человека есть недостатки: один пристрастен к вину, другой - картежник, третий не выпускает папироски изо рта... А я не могу удержаться от соблазна строчить анонимные заявления. Таков уж мой характер!
- Ах, собака! - проревел Рустам, вскочил, опрокинул стул, сжал обеими руками горло Ярмамеда. Тот пискнул, как заяц в пасти льва, и едва душу богу не отдал.
Стоявшие поблизости с трудом вырвали доносчика из рук Рустама, - у Ярмамеда застучали зубы, он обмяк, превратился в мешок с соломой.
Наджаф, как ни удерживала жена, подбежал к Ярмамеду, сморщился, словно хотел плюнуть.