Слияние вод

Сакина не привыкла расспрашивать мужа о колхозных делах. Молчит пусть молчит, значит, так надо. Поджав ноги, она сидела на пестром ковре, разложив вокруг коробки с клубками ниток, иголками, пуговицами. Как всегда спокойная, она старалась не замечать ни беспокойных взглядов дочки, ни угрюмого вида мужа. Глядя со стороны, можно было подумать, что она поглощена вышиванием. А на самом деле Сакина и не видела, как мелькает игла в ее ловкой руке: муж и дочка - вот о ком она размышляла в тревоге.

А когда страстно, нетерпеливо прозвучала где-то на улице песня, мать, уколовшись иглою, даже не вздрогнула, а только вопросительно подняла глаза на встрепенувшуюся дочь. Та, заслышав звуки баяты, глубоко вздохнула и еще плотнее прижалась к косяку окна. Песня приближалась издалека и билась, словно птица крыльями, в стекла. Першан так захотелось распахнуть окно, чтобы, ворвался в дом поющий мужской голос, но она сдержала порыв. Теперь песня звучала совсем близко...

Мутна вода Аракса,

Цветут сады весной.

Побудь со мной, любимая,

Часок побудь со мной!1

Вслушавшись в песню, председатель усмехнулся, снял со стены полевую сумку, заменявшую ему портфель, вынул записную книжку и написал для памяти: "Поручить бригадиру Ширзаду организовать хоровой кружок".

Мысль была, что и говорить, дельной. "Нечего зря драть горло такому сладкоголосому соловью, сказал себе Рустам, - пусть готовит хор к районному смотру самодеятельности. И чтоб без диплома первой степени не возвращались!"

А Першан будто и не томилась весь вечер - лицо сияло, глаза горели. И, словно угадав, что песня волнует сердце девушки, певец затянул еще печальнее:

И солнце закатилось,

И свет луны погас.

Твоя стрела, любимая,

Приблизит смертный час!

В другое время Рустам смекнул бы, что страстную баяты случайно не поют под окнами дома, в котором живет такая девушка, как Першан. "Приглядывай за дочкой!" - строго наказал бы он жене. А сейчас, опустив на грудь голову с чалмою перепутанных седеющих кудрей, он грустно улыбался, не вникая в смысл баяты, вспоминая, как он сам когда-то распевал у дома юной Сакины.

Он поискал взглядом жену, но оказалось, что Сакина ушла в соседнюю комнату.

Это Рустаму не понравилось: равнодушие какое-то, чуть ли не презрение... Он решил с места не двигаться, лучше ночного сна лишиться, а во что бы то ни стало сегодня же поговорить с женою и кончить затянувшийся спор.

2

Рустам и Сакина поженились ровно тридцать лет назад. Тридцать лет они жили одной судьбою, честно деля друг с другом радости и невзгоды, тридцать лет склоняли головы на одну подушку и укрывались одним одеялом.

За эти годы только однажды не совпали их желания, не сошлись думы и помыслы.

Это произошло в самый канун войны.

К тому времени Рустама уже величали Рустамом-киши, он был окружен народным уважением и признанием. Нужно дождаться, когда люди сами произнесут: "киши". Ведь этого не впишешь в паспорт! Но слово это не только ласкает слух и тешит тщеславие, оно приносит и печальное раздумье: дни молодости остались позади, много, слишком много кирпичей искрошилось, выпало из стен дворца жизни...

А Рустам в ту пору переживал расцвет своей жизни. Уже два года был он председателем колхоза "Новая жизнь", и этот, один из крупнейших на Мугани, колхоз расцветал, как по весне вся напоенная влагой, тучная, по-матерински щедрая Муганская степь. Первенцу сыну Гарашу было восемь, а щебетунье Першан - три года. Угловатая, худенькая Сакина пополнела, как бы выпрямилась и привлекала взоры встречных зрелой красотой счастливой тридцатипятилетней женщины.

Как-то раз осенним вечером, когда дети уже улеглись спать, муж и жена сидели под навесом. Сакина вязала дочке к зиме шерстяные чулки, придвинув поближе керосиновую лампу, а Рустам с довольной улыбкой рассказывал ей, что вот, мол, выполнил их колхоз государственные поставки и впервые - впервые, это надо понять! - выдал на трудодень по два килограмма зерна, по пять рублей деньгами. А овощи? А фрукты? Мед? Подсчитай-ка, сколько весит колхозный трудодень! Вот уж действительно не зря назван колхоз "Новая жизнь"!

Он говорил весело, и хорошо было у него на душе, и часто взглядывал на жену, любуясь ее точеной шеей и волосами, рассыпавшимися вокруг красивого, румяного лица. Сакина, не отрывая глаз от спиц и ползущей в ее пальцах шерстяной нити, внимательно слушала мужа, согласно кивала, и в добрых глазах ее можно было прочитать безмятежное довольство судьбою, мужем, детьми. Аромат ее волос, тепло ее статного тела пьянили Рустама, и он сказал дрогнувшим голосом:

- Хватит, убирай клубок и спицы, стели постель, спать пора.

Сакина почувствовала нетерпение мужа, улыбнулась сдержанно:

- Не спеши, ночь длинная.

Рустам вскочил, порывисто потянул жену за руку и вздрогнул, но не от того, что упала, зазвенев, спица, а потому, что впервые почувствовал, как груба ее рука, будто кожу продубили и высушили под солнцем. Он первый раз в жизни подумал, что жена много лет работает кетменем, а вечерами хлопочет в доме, и, крепко сжав ее руку, приказал:

- Завтра не выйдешь в поле.