Слияние вод

- Ай, папа, сколько раз объясняла, - вмешалась Першан. - Вот мы говорим: год тысяча девятьсот пятьдесят шестой. Это наше летосчисление, наша эра, а ведь и до этого на земле жили люди. Уже книги ученые писали. Те времена в науке называют старой эрой. А у христиан говорят: до рождества Христова...

- Э, дочка, это мы понимаем, - по-озорному улыбнулся отец, поглаживая усы. - Хоть деревенские, а понимаем. Я спрашиваю, сколько лет в общей сложности составит? - И, не дав ни ей, ни Майе времени подсчитать, самодовольно произнес: - Две тысячи двести пятьдесят шесть. Вот как!... Ты моего вопроса не поняла, а меня уму-разуму учишь. Непристойно девушке быть такой... узкозубой!

Узкозубой? Майя подумала и догадалась, что это на языке народных поговорок, видимо, значит - быть ограниченной, мелко схватывать...

- Да, приблизительно две тысячи двести пятьдесят шесть лет назад, кивнула Майя, - в Греции жил историк Страбон. Вот что писал он о Мугани...

- Ого! Уж тогда о Мугани во всем мире знали! - восхитился Рустам.

- Да. Земля Мугани, писал Страбон, однажды засеянная, дает в год два-три урожая. Оросительная система здесь была лучше, чем в Египте и Вавилоне... Прекрасные пастбища. Страбон так и называет Мугань: "Зеленая". Виноградные лозы вырезали один раз в пятилетие. Вновь посаженные лозы уже на следующий год плодоносили, а на третий год ложились на землю от тяжести гроздьев...

Сейчас Рустам увидел, что Майя рассказывала, не заглядывая в книжку. Она только загораживалась ею от смущавшего ее взгляда свекра. Голосок ее звучал звонко, в глазах сверкали огоньки, и речь ее казалась Рустаму похожей на красивое узорчатое покрывало, связанное Сакиной.

У Рустама погасла трубка.

Майя остановилась, придвинула Гарашу спичечный коробок и ласково напомнила:

- Поднеси-ка отцу огонька.

- Раз папа не заметил, что трубка погасла, значит, беседа ему понравилась! - рассмеялась Першан.

Рустам словно очнулся от дремоты, взял из рук сына спички, но не закурил, а, выйдя из-за стола, начал расхаживать по комнате. И прежние глубокие морщины пролегли на его нахмуренном лице.

- Папа, о чем ты? - встревожилась дочь, бросилась к нему и прошептала на ухо: - А пировать когда будем?

Отец качнул головой.

- После свадьбы музыка - как после обеда горчица. Отложим до твоего замужества.

Майя, наклонившись, вполголоса разговаривала с Гарашом и не расслышала слов свекра.

- Ой, ты и скажешь, папа! - И девушка закрыла лицо руками.

Гараш, весь вечер любовавшийся Майей, тоже ничего не услышал из этого короткого разговора отца с сестрой. И когда Рустам глянул на сына и увидел его восторженное, обращенное к Майе лицо, сердце отца дрогнуло... За что, в самом деле, упрекать Майю? Ведь она принесла счастье его единственному сыну. Что ж, она приехала с ним сюда без сватов, нарушив стародавние обычаи, - им, вероятно, не две тысячи двести пятьдесят шесть лет, как книге Страбона, а куда больше, - но взгляни-ка, старый, в лицо сыну: разве ж не все сокровища мира принадлежат сейчас Гарашу?... И верно, лицо сына смеялось: глаза смеялись, крутые брови смеялись, щегольские, тоненькие в ниточку - усики смеялись. Гараш стал красивее, привлекательнее и, пожалуй, серьезнее.

Всегдашняя замкнутость помешала Рустаму вымолвить то, что подсказывала совесть, и он, буркнув: "Посмотрю, где наша мать запропастилась, пока ее самовар закипит, ночь пройдет", - вышел на темную веранду.

3

Едва шаги отца стихли, Першан, не умевшая спокойно минутку посидеть, подсела к Майе, чмокнула ее в румяную, как персик, щеку, шепнула:

- У брата глаза горят, у тебя - еще светлее сияют. С чего бы?

Майя только плечами пожала: ну и болтушка!...

Гараш погрозил сестре пальцем: погоди, мол, доберусь до тебя.

- Смотри, какой красавец мой брат. Все девушки колхоза тайком вздыхали о нем!

- Почему же тайком?

- Не знаю. Такой, говорят, обычай. Девушке не подобает открыто выражать свои чувства.

- Плохой обычай, очень плохой. Зачем хранить в тайне любовь? Человеку всегда надо быть честным и откровенным.

Гараш с недовольным видом покосился на шепчущихся сестру и Майю и громко сказал:

- У Першан со школы привычка - секретничать с подружками! И главное, все о любви!

- А ты, братец, и сейчас меня не понимаешь, и де сять лет назад тоже не понимал! - вздохнула Першан. - Такой уж бестолковый уродился! Мы говорим о тебе!

- Обо мне? А для чего шептаться? Говорите открыто! Не-ет, сплетничаете о ком-нибудь, уж я - то тебя, сестренка, знаю досконально!

- Замолчи, врун! - крикнула Першан. - О ком я сплетничала? Да в жизни ни об одном человеке худого слова не вымолвила! Мама говорит, что в том доме, где сплетничают, согласия не бывает!

- Конечно, мама это говорила, и даже не раз, - засмеялся Гараш, - но что в этом толку! Все равно по углам с подругами шепчешься! Смотри не приучай к этому Майю, а то плохо будет! - И он угрожающе взмахнул широкой, как лопата, рукою.

Першан с достоинством выпрямилась.