Слияние вод

"Эта ящерица всегда перебегает мою дорогу, - подумал Рустам о Гошатхане. - И почему Гусейн вернулся? Вот я из него самого сделаю удобрения и разбросаю по земле!"

4

До самых сумерек Гошатхан ходил около палатки Керема и с нетерпением посматривал на дорогу.

К вечеру стали возвращаться в становище овечьи отары; Гошатхан наблюдал, как, раскачивая набухшее вымя, торопятся матки к загонам, а бараны идут позади, важные, горделивые - в неколебимом сознании собственного достоинства. Блеяние овец и ягнят слилось в нестройную симфонию, когда все отары заполонили становище.

Наконец все овцы и бараны были загнаны, и пастухи принялись на разожженном из хвороста и сухого помета костре готовить ужин и чай. Постепенно, минута за минутой, шум стихал и ночная тишина опускалась на Муганскую степь, лишь кое-где взвизгивали и гневно лаяли на проскользнувших в траве полевых мышей сторожевые псы.

Длинные языки пламени лизали темноту, и когда Гошатхан отворачивался от костра, мрак вокруг казался непроницаемо плотным - рукой можно пощупать.

Но вдруг мигнула и тотчас погасла на горизонте звездочка, через секунду опять вспыхнула - ярче, светлее, донесся приглушенный шум мотора, и Гошатхан с облегчением вздохнул: возвратился его "газик".

Машина остановилась за палаткой, со всех сторон сбежались собаки, Керем и чабаны еле-еле их отогнали.

Гошатхан помог жене выйти из машины. Мелек, такая же низенькая, как и муж, в теплом пальто казалась неуклюжей.

- Господи, темь-то какая!, - сказала она, подавая мужу чемоданчик. - А собаки не тронут?

Взяв жену под руку, Гошатхан осторожно повел ее.

- А как дети?

- Сельми согласилась переночевать.

- Значит, Севиль уснет не раньше полуночи, - покачал головой Гошатхан.

- Нет, нет, сказок не будет: я велела не засижи ваться позднее девяти.

- Как же, послушаются они тебя на расстоянии!

У входа в палатку ожидала врача Гарагез; она дрожала от вечернего холода, но даже не замечала, что замерзла. Маленький невзрачный Гошатхан был теперь в глазах девочки благороднейшим человеком, героем: ведь он послал за доктором свою машину.

В палатке Керема лампа стояла на ковре, фитиль был привернут, - сразу и не разглядишь, где больная. Мелек попросила:

- Девочка, где ты? Посвети-ка!

Гарагез подняла лампу, и Мелек увидела жену Керема, лежавшую в беспамятстве, а рядом с ней свернувшегося клубочком мальчика.

Мелек кивнула на ребенка, Керем догадался, взял сына на руки, а мальчуган так и не проснулся.

- Двустороннее воспаление легких, - выслушав больную, после некоторого колебания сказала Мелек и прикусила нижнюю губу. Гошатхан не удержался, свистнул: дело скверное...

Затаив дыхание, следил Керем за выражением лица Мелек.

Медленно пряча в чемоданчик инструменты, Мелек вопросительно посмотрела на мужа: она привыкла во всех случаях жизни с ним советоваться.

Проснулись и залились пронзительным ревом близнецы; Гарагез кинулась к ним, положила на ковер, стала пеленать.

- Будущие советские граждане, - усмехнулся Керем, показав на младенцев. - Государству прибыль...

Мелек понравилось, что он не теряется, хочет шуткой приободрить и себя и дочку.

- Не беспокойся, - спокойно сказала она. - Поправится, но не так скоро. Сейчас я ей введу пенициллин, банки поставим, к утру жар спадет, тогда можно увезти в больницу. - Она задумалась. - И детей надо устроить в ясли, что ли.

Через полчаса все наладилось.

Вдруг тревожно забрехали псы. Вся стая выла и лаяла на разные голоса.

Керем схватил двустволку.

- Алабаш на волков лает! - объяснил он Гошатхану и выскочил одним прыжком из палатки.

- Ради бога, не уходи, боюсь! - взмолилась Мелек, увидев, что муж собрался идти за Керемом.

- Чего в палатке-то бояться? - не понял Гошатхан.

- За тебя боюсь.

Гошатхан неодобрительно покачал головой, нахлобучил кепку и вышел. Тьма была кромешная. Лай собак прокатился по становищу и теперь доносился откуда-то из степи; слышались крики чабанов.

- Держи, Алабаш, держи-и-и!...

- Хвата-а-ай!...

Огненная вспышка выстрела прорезала ночную тьму, загудело эхо в камышах, и невидимый во мраке Керем сказал кому-то спокойным, чуть хриплым голосом:

- Не стреляй, сынок, собаку зацепишь.

Раздался жалобный визг, стая дружно зарычала, и Гошатхан понял, что собаки сцепились с волком. Теперь свора приближалась к палаткам, от лая псов и крика чабанов, казалось, сотрясалась вся степь; видно, собаки перерезали путь волку в камыши, и он шарахнулся к становищу.

- Алабаш, бери за горло! - оглушительно орал Керем.

Наконец собачий лай смолк, и вскоре чабаны притащили волка, принесли фонарь, посветили: из распоротого волчьего брюха вывалились внутренности.

Керем плюнул и велел молодому чабану наградить псов курдюком заслужили...

- Молодец, молодец! - ласково говорил он, поглаживая спину огромного Алабаша, - Издалека почуял волка, молодец! - И объяснил Гошатхану: Волк-то с гор спустился, голодный, весь вечер подкрадывался к стаду, решил наконец, что собаки уснули, и осмелел, метнулся в загон. Но Алабаш не дремал! Нет на Мугани другого такого сторожа.