Слётки

Оклемавшись, чуть окрепнув, Борис принял решение бежать. Документов, естественно, не было никаких, их отняли сразу, потом увели далеко в горы, туда и дорог-то нет, одни тропы, ну, а зимой вообще не доберешься – снегу по грудь, и сами-то «юги» не сильно нос из домов своих высовывают – вот в это-то время и решил он рвануть.

Уверенные, видать, что бежать ему некуда, хозяева не очень надежно запирали подвал, днем так и вовсе не запирали, и под утро, в темноте, он выбрался на волю.

В последнем пристанище своем, при входе в подвал, он давно приметил заброшенные лыжи с древними креплениями системы «лягушка», и пару старых бамбуковых палок. Не исключено, что их доставили сюда в пору теперь уже давней советской власти, и кто-то когда-то пробовал на них ходить. Наверное, их должны были сжечь в печке, да, на его счастье, не успели.

В общем, лыжи эти Бориса и спасли. Он ведь тренировался в гонках по биатлону в своем десантном училище, да и в детстве, в Краснополянске, лыжи для ребят дело привычное.

Он выбрался из подвала, потихоньку вытащил лыжи с палками и выглянул наружу. Валил густущий снег. Не надевая лыжи, не тратя времени, Борис побежал вниз по склону, к краю селения, и ни одна собака не взбрех-нула – все звуки поглощал снег, стоявший стеной.

Только отойдя метров на сто от последнего строения, он приладил лыжи к драным своим ботинкам.

Склон был пологий, и его плавно понесло, будто кто-то ласково подталкивал сзади ладонью.

Борис не падал. Несколько раз останавливался, обматывал ботинки заранее припасенной проволокой и веревками. Когда стало светать, снег прекратился, но сразу пал туман.

Когда склон закончился, пришлось переть по равнине, вот тут стало по-настоящему тяжко. Пришлось бросить лыжи и двигаться только с помощью палок.

Похоже, за ним не погнались: такой снегопад, такой густой туман, никуда не уйти нездешнему человеку! Плюнули, наверное, и не погнались. А может, и гнаться-то было некому. Борис сказал, что в последнем доме хозяйничал старик и две женщины – одна еле передвигалась, вторая тоже вряд ли пошла бы за ним в одиночку. А перед соседями они со своим пленным парнем не выставлялись, предпочитали не хвалиться, что в подвале сидит русский. Не очень-то, видать, друг другу доверяли – у них там свои отношения, свои тайны, свои, как они говорят, у каждого тейпа старшие и подчиненные.

Борис выбрел на занесенную снегом дорогу, пошел по ней, потом услышал надрывный звук большой, тяжелой машины, на таких передвигались только наши войска, а уж никак не «юги», прилег на всякий случай за снежный вал, но не ошибся. Въявь разобрав, что машина своя – вышел на дорогу. Его подобрали. Отправили в свою часть, он долго писал нужные объяснения, рассказывал устно. Все эти рапорты были приняты к сведению. Его восстановили в списках личного состава, назначили на прежнюю должность. После этого он подал рапорт об увольнении. Его долго уговаривали старшие офицеры, даже несколько полковников сразу. Убеждали, что так или иначе это испытание ему зачтется. Но он уперся. И был аргумент: ранение. От него в конце концов отстали, сказав, что это шок, что он пройдет, когда его как следует подлечат.

Но шок не прошел, потому что это был не шок.

– «Юги» эти, конечно, не по-русски говорят, – сказал Боря в конце своего рассказа, – и не русские родом, и убили моих товарищей, но ведь и я…

Он помолчал, подумал. Добавил:

– И я не с зонтиком на плече приехал. А с автоматом. Точнее, со снайперской винтовкой. На работу приехал.

Еще помолчал.

– И не надо мне больше такой работы. Не хочу. Наработался. Он голову опустил. А Глебка подумал, что Боря не все рассказал. Когда луковицу чистят, шелуху с нее слой за слоем снимают. И немало этой шелухи снять надо, много слез пролить, пока луковица, будто истина, перед тобой явится – голая, желтая или розовая, это уж от сорта зависит.

6

В конце того разговора, самого первоначального, Петька проговорил такие слова:

– Ну, эти черныши! Там тебя в плену держали! А тут будто дома у себя ходят!

Удивительно, но Борис возразил:

– Черныш чернышу рознь. Ты всех-то не равняй!

Бабушка точки расставила, спросила о том, что у всех на кончике языка вертелось:

– А этот-то… Наш-то… Улыбчивый-то… Махмут, как его дальше, – не из этих будет?

– Из соседних, – ответил Борис, – там, неподалеку тоже. Похожие они…

– Там все похожие, – не унимался Петька, хотя ведь точно не знал. Иногда, правда, и не зная, угадаешь. Борис кивнул.

Ну, и еще одно крутилось – неразъясненное и важное – уж важней некуда. Как это так получилось, что гроб с ним домой пришел, кому это понадобилось – подложить его документы другому, видать, изуродованному? И, наконец, кто же тогда тот человек, которого похоронили под именем Бори? Он и это разъяснил, хотя как до конца разъяснишь? И без него военная служба, за груз-200 отвечающая, похоже, засуетилась, забегала, вызывал его следователь, потом все затихло. А так – тоже Горев. И тоже Борис.

– Пойдешь, – спросил его, смущаясь, Глебка, – на кладбище? Посмотреть? – хотел добавить: «свою могилу», но не решился.