Слёзы Лимба: Книга вторая (СИ)

— Мама! — раздался голос девочки. — Мамочка! Пожалуйста! Не трогайте ее! Мама!

Эрван различил звуки борьбы, едва уловимые крики. Он приблизился к двери и прислушался, пытаясь интуитивно осознать, что происходило снаружи. Несколько взрослых мужчин били женщину, рвали на ней одежду, смеялись. Но та уже не сопротивлялась, лишь беспомощно мычала что-то неразборчивое. А в комнате слышался детский плач, ребенок находился в доме. Ждал, когда все закончится. Эрван ощущал ее присутствие, но не видел. Девочки здесь больше не было. Это уже произошло. Она давно покинула этот дом. И больше сюда не возвращалась.

Молодой человек толкнул дверь и неуверенно перешагнул через порог. Его ноги коснулись горячего песка, высокая температура которого ощущалась даже через толстую подошву ботинок.

Песок. Повсюду был только он. Бескрайняя пустыня и палящее солнце, зависшее так высоко, что приходилось запрокидывать голову, чтобы разглядеть его яркий диск. Молодой человек оглянулся назад и с удивлением обнаружил, что дом неизвестным образом исчез, не оставив после себя ничего, кроме рыжеватой пыли, витавшей в воздухе от слабого ветра.

— Мама! Мама!

Молодой человек двинулся вперед. Каждый шаг давался с большим трудом, ноги буквально проваливались в песок, словно Эрван шел по болотистой почве, утопая в вязкой глине и тине. Голос девочки доносился где-то впереди. Она была рядом. Ее крик постепенно переходил в плач. Эрван слышал ее страх, боль, отчаяние. Девочка боролась, тратила на это последние силы. Но уже было слишком поздно.

Юноша нашел ее кудрявую голову, торчавшую из песка. Кожа уже давно слезла, остался лишь голый крохотный черепок и малая часть некогда пышных кудрявых волос, которые грациозно продолжали развиваться на ветру. Рядом с ней из песка выглядывали сломанные маленькие пальцы. Возможно, ей удалось освободить одну руку. Но тяжесть земли не позволила обреченному созданию продолжить борьбу. Она умерла от жажды.

Эрван сел на колени рядом с детским телом и осторожными движениями засыпал крошечный человеческий скелет раскаленным песком, завершив погребение невинной. Он почувствовал ее спокойствие, слова благодарности. Теперь эта жизнь оставит душу бедной Эмми. Больше не станет мучить и возвращаться в ее сны.

— Теперь ты свободна, Эмми. Тебя ждет новая жизнь, — прошептал Эрван и с улыбкой посмотрел на сооруженную им могилу, которая была совершенно незаметна среди бескрайних просторов африканской пустыни.

— Бездна отныне была умиротворена. Ее дитя, самое невинное и беззащитное, обрело покой. Эмми была свободна. Ее душа должна переродиться. Стать частью нового существа, такого же особенного и светлого. Новая жизнь отнимет у нее всю боль, все страдания, что она здесь пережила. Но тем самым сделает меня уязвимым. Проводникам не суждено переродиться. Перерождение подобно проклятью. Лимб не оставит их в покое. И заставит страдать. Рано или поздно им придется умереть. И вновь стать частью этого мира. Это неизбежно. Их участь предопределена. Они не были рождены ради жизни.

Молодой человек упал рядом с Эмми, поджал под себя колени и зарыдал, как новорожденное дитя. Он ничего не чувствовал, ни горя, ни страха, ни сожаления. Это было иное ощущение, чужое, доселе незнакомое. Тело словно связали цепями и продолжают сжимать, сдавливая кости, вынуждая их хрустеть, как печенье. Это была внутренняя боль, душевная. Она находилась глубоко, в самом потаенном месте. Плакал не он. Плакала Бездна. И Эрван делал это вместе с ней, стал одним целым с этой невидимой сущностью. Он не понимал причину своих действий, эмоций. И не хотел понимать. Это уже не имело никакого значения.

— Почему я плачу? Почему чувствую такую боль к человеку, которого видел лишь один раз в жизни? Что со мной происходит, черт возьми? — всхлипнул он и перевернулся на спину. — Что я вижу? Где нахожусь? Почему здесь все такое… бессмысленное?

— Иногда смысл не нужен, чтобы понять истину, — рядом с ним сидел он, он сам и улыбался самому себе.

Другой Эрван выглядел значительно старше и вообще как-то по-другому. Молодой человек мог даже и не признать в этом объявившемся перед ним человеке иную версию себя, если бы не голос. Тот самый голос, который он слышал с момента своего пребывания здесь постоянно. Этот властный гордый тембр, легкая озлобленная ухмылка на лице, все это было до боли знакомо и в то же время пугало очевидной чуждостью. Эрван поднялся на локтях и взглянул на другого себя, на этого мужчину в длинном черном плаще, с узкой повязкой на лице, которая скрывала его глаза от посторонних.