Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса)

Но не только, и даже не столько в культуру увлекали русские народники еврейские души, которые оказались зараженными также народнической идеологией с ее вульгарно понятой социальной справедливостью. Как пишет один из самых скрупулезных архивариусов русского еврейства С. Г. Сватиков: «Идеи Добролюбова, Писарева, Чернышевского, с одной стороны, страстные призывы Лассаля, проповедь Лаврова, воззвания Бакунина, с другой стороны, – все это опрокидывало старые авторитеты, на место религии ставило разум, на место национального – общечеловеческое, на место узкой среды прошлого – широкий мир общечеловеческой борьбы за будущее… Это движение дало революции ряд видных участников-евреев» (1999, с. 51). В дальнейшем тексте будет показано, что данное обстоятельство составило одну, но вовсе не главную, причину появления евреев в русской революции, а в целом тема народничества в среде русского еврейства благодаря стараниями Солженицына приобрела аналитически незнаемый трагический оттенок. Солженицын неоднократно выставляет мысль о революционной деятельности как первовозбудителе антиеврейской злобы и ненависти и правоту Солженицына доказывает факт признания революционными организациями еврейских погромов, – так, «Народная Воля», в числе организаторов и деятелей которой были (парадоксально!) евреи и, особенно, великомученица русской революции Геся Гельфман, написала в своей прокламации: «Нет никакого основания относиться к погромам не только отрицательно, но и безразлично. Это чисто народное движение. Народ громит евреев вовсе не как евреев, а как жидов, эксплуататоров народа. Напомним читателю, что и Великая французская революция началась с еврейского погрома. Это какой-то печальный рок, которого избегнуть нельзя» (Сборник «Еврейская старина», вып. IV, 1909г. ). В отличие от всех прочих аналитиков в революционности русских евреев Солженицын видит не просто фактическую данность, а глубокую трагическую проблему, о чем речь пойдет в соответствующем разделе.

Взяв за основу культурный критерий, Солженицын получает новое знание о со-дружестве евреев, пришедших в русскую культуру, не с русским народом, а с русской интеллигенцией, и о глубокой трагичности для евреев, что повлек за собой народнический оборот этого содружества. Однако на этом пункте русский писатель застывает и отнюдь не случайно он упускает из вида целое историческое явление, которое заключено в том, что русская культурная команда не приняла еврейского порыва и русская интеллигенция отвергла еврейское содружество. В официальной историографии не существует упоминания об этом событии и не может существовать, ибо в его основе находится чисто духовный механизм, который доступен для понимания А. И. Солженицыну, но он прошел мимо этого само по себе загадочного и многозначительного исторического финта. В еврейских свидетельствах на сей счет сквозит разочарование, обида и отчаяние, – еврейский критик Аким Волынский пишет: «Что должен почувствовать человек, всю жизнь посвятивший себя служению отечеству, русскому обществу, когда он вдруг столкнется лицом к лицу со страшной неблагодарностью, когда внезапно, точно по мановению чьей-то предательской руки, это общество набросится на него с дикими и нелепыми обвинениями, с гневно сжатыми кулаками?» (1999, с. I57). А тот же E. Хисин горько восклицает: «Но безумец, неужели ты не видишь, что на всю горячую любовь тебе отвечают самым обидным и холодным презрением? Нас везде чуждаются, отовсюду выталкивают; нас признают не членами государственной семьи, а чуждым, пришлым элементом. Нет, прежде всего, и поневоле я – еврей» (1999, с. 117. ). Досадной болью насыщены строки Хаима Бялика:

Тяжелый мрак главу облек,

погас мой луч, мой яркий свет.

Я встретил здесь позор и стыд,

передо мной закрыли дверь,

и слово Божие звучит

насмешкой горькою теперь.

(перевод С. Маршака)

При этом существенно, что в горьких еврейских стенаниях нет упрека и укора в адрес русской культуры, понимаемой в качестве идеологической целокупности – общего достояния всего народа, а их порицания в большинстве конкретны и персональны, осуждающие русских деятелей культуры за копирование европейского стандарта, ибо в глубинах еврейского возмущения затаилось понимание, более глубокое, чем в самом русском лагере, общего состояния русской культуры на тот момент, а потому вместе с нотками обиды в еврейском плаче нередко можно расслышать отзвуки сочувствия.