Слишком близко (СИ)

Поднял легкое, как пушинка тельце, и запнулся: ножки у него совсем тоненькие, слабенькие, как спичечки…

Для меня это стало настолько неожиданным, что я слова не мог произнести, а мальчонка давай рассказывать стих один за другим, да так здорово, с чувством, с надеждой на чудо…

Пока слушал, взглянул на Веру: на ней лица нет — вот-вот разревется.

Я и сам стоял, как мешком пришибленный. Старался держаться, но и мне изображать праздничное настроение было сложно.

Когда подарили подарок и покинули квартиру, Вера разрыдалась прямо на лестничной площадке.

Вместо пустых слов, я просто, без единого звука взял ее за руку и повел к машине, чтобы она не запнулась и не упала, хотя хотелось подхватить ее на руки, обнять, закрыть от всех бед, пообещать, что все будет хорошо.

Увидев нас, водила насторожился. Удивленно поглядывал на меня и Веру, выключил музыку.

Взглядом показал ему, что все хорошо — езжай и помалкивай, а сам присел к Вере ближе и осторожно приобнял ее за плечи.

Она не отодвинулась, потом и вовсе положила голову на мое плечо, притихла.

Мы ехали в темноте вечернего города. В тишине, каждый думая о своем, в и то же время об одном и том же.

Мой план по романтичному ужину в хорошем месте теперь казался фальшивым, напыщенным, глупым, но, пребывая в подавленном настроении, я еще отчаяннее не хотел отпускать Веру.

— Давай хотя бы чаю выпьем, — предложил ей, когда проезжали мимо небольшой кафешки.

Вера кивнула.

Чтобы не пугать Воробушка, я все же решил провести вечер в месте, в котором ей было бы максимально комфортно, поэтому первым делом отвез ее домой.

Пока она переодевалась, я тоже снял дедовский костюм, накинул куртку, что возил в машине про запас. И когда Вера вышла на улицу, мы поехали в блинную.

В большом зале экономкласса, расположились в уголке у искусственного дерева на неудобных пластиковых стульях.

«Макс, думай! Думай!» — напрягся я. Пока выполняли заказ, мы с Верой молчали, поглядывая друг на друга, все еще ощущая, что между нами есть невидимая преграда.

— Ой, — спохватилась Вера. — У меня, наверно, тушь размазалась! Я сейчас! — хотела вскочить и убежать в дамскую комнату, но я накрыл ее ладонь своей рукой.

— Ты самая чудесная, самая потрясающая Снегурочка из всех, каких я видел, — улыбнулся ей, чувствуя себя косноязычным идитом. Я ведь уже говорил сегодня ей этот комплимент. Но несмотря на желание придумать что-то остроумное, интересное или веселое, ничего лучше в голову не пришло.

Да со мной со времен зеленой юности подобного не бывало!

— Костюма больше нет. И вскоре, как только часы пробьют двенадцать, все развеется, а я превращусь в «панду» с растекшейся тушью под глазами, — пошутила Вера и, смущаясь, попыталась салфеткой стереть невидимый «недостаток».

— Пусть. Панды тоже милые и добрые, — я не сводил с Веры глаз. Она смущалась под моим пристальным взглядом, опускала ресницы, снова смотрела на меня. И это было так здорово, так нежно, искренне. Я готов был смотреть и смотреть на нее.

Вера наконец-то улыбнулась краешками губ, взяла вилку, нож и отрезала кусочек блина.

— Спасибо тебе, Максим, за замечательный день, — вспомнив о мальчонке, ее губы дрогнули.

Я снова накрыл ее руку своей и едва не закричал от счастья, когда она не попыталась высвободить руку.

— И тебе спасибо, Вера. Вручая подарки, я, пожалуй, впервые за долгое, очень долгое время испытывал радость. Прежде мне доводилось бывать на новогодних семейных вечерах со сказочными елками под потолок, украшенными именитыми дизайнерами. Состоятельные родители задаривали избалованных чад невероятными подарками, завернутыми в яркие коробки. Однако там я не видел столько неподдельной радости, сколько видел сегодня.

Вера кивнула, и я заметил, что ее глаза снова заблестели.

— Веруш, не переживай, я не забуду про них, — сорвались с языка слова, которые давно крутились в уме.

Она всхлипнула и постаралась улыбнуться сквозь слезы.

— Ты добрый, — прошептала и затихла, вспомнив, как складывались наши с ней отношения поначалу, как прошла ты злополучная встреча в моем офисе. Мне стало стыдно, даже гадко, но если я виновен, я должен держать ответ.

— Добрым не выжить в жестком мире, — ответил, не отводя глаз. Сейчас лгать нельзя, выгораживать себя тоже. Да и если хочу настоящих отношений, нельзя их начинать со лжи — ни к чему хорошему это не приведет. Поэтому продолжил резать правду матку, хотя не имел привычки выворачивать душу перед другими. — Добрых считают слабыми, глупыми, пытаются обвести вокруг пальца, поэтому я стараюсь быть справедливым. Иногда, когда эмоции захлестывали, делал ужасные ошибки. Я помню их и стыжусь. Искренне стыжусь и раскаиваюсь во всем, что натворил, — горло сдавил спазм, пришлось сделать паузу. Тяжело признаваться в косяках, особенно когда душу выворачивает Верин чистый взгляд. Чувствуешь себя козлом, которому нет прощения. Я же больше всего на свете хотел, чтобы она поверила мне и дала шанс. — Если можешь, прости меня, пожалуйста.