Слишком близко

Мне хочется одного: чтобы все вернулось на свои места. Чтобы вчерашний день стал вчерашним днем, а Роб – мужем, которого я помню. Но почему-то мне не по себе в его присутствии. Я нащупываю на голове большую мягкую шишку и отдергиваю руку: пока еще больно.

Роб отворачивается и подходит к окну, откуда открывается довольно унылый вид на больничную стоянку. Как я могла забыть целый год? Что произошло за это время? В панике я начинаю всхлипывать. Роб тут же бросается утешать: нет-нет, у детей все хорошо, у нас тоже, и я не пропустила ничего важного, просто нужно отдохнуть и прийти в себя. Он будет ухаживать за мной. Мы вместе – он и я. Честное слово, все образуется.

Тишина медленно поглощает минуты. Я пытаюсь восстановить цепочку событий. Вроде бы меня привезли в эту палату рано утром. Правда, время стало словно резиновым, и, казалось, ночь никогда не закончится. Меня посадили в коляску, и молодой ассистент шутил, что сейчас доставит меня в «Ритц». «Мы так прозвали крыло с частными палатами». Почему-то мне стало неловко за свой достаток. И только сейчас, когда в памяти всплывают обрывки наших с Робом разговоров – вероятно, как раз из того «потерянного» года, – я начинаю понимать первопричину этой неловкости. Но вчера я быстро потеряла нить: все перекрыло безумное желание спать. Аналогичное чувство ассоциируется у меня с отпуском, который мы собирались провести вдвоем – подобное смущение я испытывала и тогда. Вновь звучат слова Роба: «Им нужны наши деньги. Без нас их экономика развалится». Я поднимаю глаза: он по-прежнему стоит у окна. Плечи приподняты, руки в карманах брюк.

– Мы собирались в отпуск вдвоем, – торжествующе говорю я, в надежде, что еще немного, и воспоминания хлынут лавиной, заполняя белые пятна.

Роб с интересом оборачивается.

– Ты что-то вспомнила?

– По-моему, да. Мы действительно куда-то ездили?

– На Карибы, в октябре.

– Что я еще пропустила?

– Особо ничего. Когда приедем домой, я все расскажу, но, честное слово, тебе не о чем волноваться. Постарайся отдохнуть.

Я кладу голову на подушку и закрываю глаза, не в силах спорить от боли и усталости.

– Ты спала почти час, – сообщает сидящий рядом Роб, когда я открываю глаза. От него пахнет одеколоном и стиральным порошком. – Как самочувствие?

– Все хорошо. – Я смотрю на дверь. – Как ты думаешь, долго еще? Может, мне пора одеваться?

– Поверь, я хочу, чтобы ты поехала домой. – Роб наклоняется ближе, улыбается и шумно вздыхает мне в щеку. Интересно, он сидел и таращился на меня все время, пока я спала? – Но потеря памяти… Джо, совершенно непонятно, что происходит. Может, тебе следует остаться на ночь или две…

В палату вбегает медсестра, оттарабанивает инструкцию, как принимать таблетки, вручает пачку листовок и на прощание велит мне готовиться к выписке. Роб открывает принесенную с собой сумку и помогает мне сесть, а затем и встать с кровати. Из-за головокружения я двигаюсь очень медленно. К тому же мне почему-то неуютно касаться Роба. Он снова улыбается, помогая мне надеть выбранную им одежду. Я с трудом втискиваюсь в узкие джинсы, превозмогая пульсирующую боль в висках, ворчу на Роба за неудачный выбор. К моему удивлению, он соглашается и даже просит прощения. Я устала от навязчивой заботы и бесконечных вопросов и не стесняюсь об этом заявить, снова ожидая отпора: обычно я не позволяю себе резкостей в его адрес. Он и сейчас сдерживается, укладывает в сумку не нужную теперь пижаму и открывает дверь медсестре. Рядом с ней стоит ассистент с коляской.

– Готовы прокатиться? – спрашивает молодой человек. Не помню, тот же, что и вчера, или другой. В любом случае его шутливый настрой как нельзя более кстати.

– Я вполне могу обойтись без коляски, – заявляю я, хотя ноги подкашиваются от слабости.

– Правила больницы, – сообщает медсестра, помогая мне усесться. – Я провожу вас до дверей, а вы, мистер Хардинг, подгоните машину. Только не едьте по маршруту «Скорых», хорошо?

Мы ждем у раздвижных дверей в вестибюле больницы. «Скорые» приезжают и уезжают, постоянно прибывают новые пациенты – кто на носилках, кто на своих ногах. У некоторых серьезные травмы; последний вообще не шевелится. Неужели умер, а в этой суете никто не обратил внимания?.. Его быстро увозят на каталке. Тем временем медсестра щебечет, какой у меня заботливый и красивый муж.

– Давно вы женаты? – интересуется она.

– Двадцать три года. – Я тут же спохватываюсь, что на год ошиблась, но вслух ничего не говорю. Какая, собственно, разница?

Подъезжает Роб. Я медлю, окончательно осознавая, что не хочу ехать домой. Заметив мою внезапную бледность, медсестра встревоженно спрашивает, все ли в порядке. Роб усаживает меня в машину и пристегивает ремень.

Медсестра машет рукой на прощание и, тряхнув светлыми кудрями, направляется к двери. Мне хочется окликнуть ее и упросить остаться со мной. Я опираюсь здоровой рукой на окно и даю волю слезам. Роб пытается меня обнять, но я отворачиваюсь.

Сентябрь прошлого года

– Он это не всерьез, – говорит Роб. – Заедет раньше, я уверен.