– Это ты зря. Невиновного нужно отпустить. Слышишь? А то могут быть неприятности.
– Эх, Ксенофонтов! Всего два дня я потратил на то, чтобы раскрыть преступление, провести экспертизы, очные ставки, собрать доказательства и наконец выйти на двоих. Убил один из них, это я выяснил, да они и сами не отрицают. И все за два дня. Но вот уже три дня я пытаюсь узнать – кто же из них убийца? Кто из этих двоих?
– А знаешь, – Ксенофонтов вымакал последним вареником остатки сметаны и отправил его в рот, – где-то я читал, что преступника можно установить по внешнему виду. Да, да, не удивляйся. Слушай внимательно… Значит, так, прежде всего у них свирепый взгляд. Кроме того, низкий лоб, длинные, почти до коленей руки. И чтобы не забыть – волосатость. Старик, у них потрясающая волосатость. И на груди, и… и в других местах тоже. Точно. Опять же выражаются они того… Сам понимаешь, не очень культурно. Словарный запас у них своеобразный, страдает словарный запас… И если оба кандидата в преступники перед тобой, чего проще – выбирай!
– Спасибо, – Зайцев пожал руку Ксенофонтову. – Спасибо, дорогой друг. Теперь я знаю, что мне делать. Считай, что ты оказал правосудию большую услугу. Привет Апыхтину. Пока.
Как?! И ты не хочешь, чтобы я тебя проводил? Я могу еще кое-что вспомнить о внешности преступников, злодеев… Например, тяжелая нижняя челюсть, надбровные дуги, как у питекантропов, узко поставленные глаза…
– Пока, Ксенофонтов! Машина ждет.
– Ты такой занятой, что я робею, не знаю, какое слово произнесть…
– Ксенофонтов! За последние пять дней мне пришлось допросить человек пятьдесят, не меньше. И не просто потолковать с ними о приятных вещах, а вывернуть их наизнанку, до сути добраться… А ты одного своего Апыхтина недели две пытал, не меньше, по городу с ним катался, впечатлений набирался.
– Виноват.
– Вот то-то! Вечером дома? Жди. Буду.
– Слушаюсь! – Ксенофонтов вскочил, вытянулся во весь свой немалый рост и в усердии прижал ладони к бедрам.
Вечер был тих и зноен, женские каблучки тонули в мягком асфальте, у автоматов с газированной водой стояли понурые очереди, а Зайцев, придя к своему приятелю, ждал, пока стечет теплая вода, и только потом, наклонившись к струе, напился.
– Значит, так, – Зайцев откинулся в кресле, которое до деревянного каркаса изодрал кот Ксенофонтова. – Значит, так… Представь себе… Трое решают провести приятный вечерок. Двое мужчин и одна женщина. Собираются на квартире у женщины.
– Возраст? – уточнил Ксенофонтов.
– Вполне дееспособный возраст, все в районе тридцати пяти.
– Кто они?
– Шофер, слесарь ЖЭКа, а она – продавец универмага.
– Отдел? – проницательно спросил Ксенофонтов.
– Хороший вопрос, – одобрил Зайцев. – Обувной отдел. Установлено, что между ними существовали деловые и, как говорится, взаимовыгодные отношения. Она имела возможность брать кое-какие товары в количестве, превышающем ее потребности, скажем так. Слесарь, хорошо зная жильцов своего дома, эти товары сбывал. Шофер тоже не оставался без дела. Кстати, он и обслуживал этот универмаг.
– Итак, они собрались у нее дома, – Ксенофонтов, кажется, в первый раз проявил нетерпение.
– Да. И судя по всему, ребята крепко выпили. Очевидно, был повод, были деньги. Затем возникла ссора.
– Всеобщая?
– Ксенофонтов, я тебя не узнаю, – возмутился Зайцев. – Ты ведешь себя, как девочка на танцах, – прямо весь горишь нетерпением, прерываешь плавное течение моей мысли. А мысль, между прочим…
– Больше не буду.
Понимаешь, никак не выберусь из этой истории, – виновато улыбнулся Зайцев. – Вот сижу здесь, с тобой беседую, а в ушах до сих пор их голоса звучат, крики, вопросы, которые им задал, задать которые не сообразил… Такое ощущение, будто все они, включая убитую женщину, галдят сейчас в этой твоей комнате, и разобраться в их обвинениях, оправдываниях… Сложно, Ксенофонтов. Тебе этого не понять.
– Может, я все-таки попытаюсь?
– Хорошо, продолжу. Итак, поссорились. Один из мужчин и женщина. Возможно, ревность. Женщина, Козулина ее фамилия, была довольно ничего… И одеться умела, и себя подать.
– Да, а второй дамы для полного комплекта там не было?
– Нет, стол был накрыт на троих – всякие там вилочки, ложечки, ножички… Не исключено, что ссора возникла из-за деловых расчетов. Опять же прилично выпили в тот вечер. И вот в какой-то момент один из мужчин хватает с подоконника кухонный нож.
– А пили на кухне?
– Да, нынче можно на кухне праздновать, встречаться, объясняться… В результате и общение получается какое-то кухонное, и воспитание, и вообще жизнь складывается кухонная, не замечал?
Под бульканье варева, скрежет сковородки, шум воды из крана, жизнь, пропитанная запахом жареной картошки и оттаивающей рыбы…
– Оглянись! – вскричал Ксенофонтов, разведя руки в стороны так, что почти уперся ладонями в противоположные стены. – Ты сидишь в моей лучшей, самой любимой комнате!
– Ты мог бы добавить – и единственной.