Слишком большое сходство

– Только то, что вы – прекрасный охотник: твердая рука, верный глаз… Это здорово! А вы, Пахтусов? Двенадцать?! Вот, оказывается, у кого твердая рука и верный глаз! Извините, гражданин Хуздалев, виноват! Васысь? Две? Неважно. Надо потренироваться в тире из воздушного ружья. Феклисов? Тоже две… Записал. Никто не оспаривает показаний друг друга? Это же очная ставка, надо устранить противоречия в показаниях.

Зайцев сидел, низко склонив голову над протоколом, и, судя по всему, тяжело переживал позор своего друга. Задавать такие вопросы… Уж лучше бы про водку спросил… Через несколько минут Ксенофонтов действительно принялся выяснять, кто сколько выпивки привез на охоту. Оказалось, что Феклисов захватил с собой одну бутылку водки, Пахтусов – большую бутылку крепкого самогона – во всяком случае, все подтвердили, что самогон горел. Хуздалев приехал с двумя бутылками водки, Васысь тоже привез две, Ясин водки не достал и загрузил рюкзак десятью бутылками пива.

– Выпито все? – спросил Ксенофонтов.

Оприходовали, – кивнул Пахтусов. – Когда увидели Асташкина с дырой в спине… Тут уж хочешь не хочешь… И я не заметил, чтобы кто-то опьянел.

– Еще вопрос… Кто выпил первую рюмку после охоты? Кто начал?

– Ясин и Васысь, – ответил Феклисов. – Я пришел третьим, а они уже чокаются.

– Охота не пошла, – пояснил Васысь. – Что у него, что у меня… Вот и пришли пораньше.

– А из вас двоих? Чья была идея выпить, не дожидаясь остальных? Ведь кто-то первым предложил? Кто из вас бутылку открывал?

– Коллективный разум сработал, – ответил Ясин. – Но бутылку мы не открывали. Когда я пришел, она уже была открыта и начата… Ее могли и до охоты начать.

– Крутые вы ребята, – почти с восхищением произнес Ксенофонтов. – Еще вопрос… Постарайтесь вспомнить, кто где сидел в автобусе на обратном пути.

Охотники переглянулись, но, не почувствовав подвоха, без труда восстановили расположение в машине. Вел автобус Пахтусов. Следом за ним сидели Ясин и Хуздалев, потом Феклисов, а за ним – Васысь. На оставшихся сиденьях лежали рюкзаки и ружья.

– А с кем сидел Асташкин, когда вы ехали на охоту?

– Со мной сидел, на переднем сиденье, – сказал Хуздалев. – Это что, имеет значение?

– Очень большое, – невозмутимо ответил Ксенофонтов. – А за вами кто сидел?

– Мы с Ясиным, – ответил Феклисов.

– Я так и думал!

– Из чего, интересно, вы это заключили? – подал голос Васысь.

– О! Интуиция. И последний вопрос на засыпку… Скажите мне, ребята… Только честно… Чем вы занимаетесь в свободное время? Про охоту я знаю. Про то, что вы иногда охотитесь друг за другом, тоже. А еще? В моей таблице осталась одна свободная колонка… Записываю. Феклисов?

– Даже не знаю… В домино иногда выйдешь во двор сыграть с соседями… К родне съездишь…

– Ясно. Пахтусов?

– Дача, огород. Соленья, варенья…

– Прекрасно. Васысь?

– Трудно сказать так сразу… Книги, фотографии.

– Тоже неплохо. Ясин?

– Ничем определенным не занимаюсь… Ружье чищу, патроны заряжаю, об охоте мечтаю.

– Хуздалев?

– Дача.

– Асташкин?

В кабинете наступила тишина. Все переглянулись, с недоумением посмотрели на Ксенофонтова, повернулись к Зайцеву – объясни, мол, этому гражданину, что Асташкин ничем уже в свободное время не занимается.

– Ну что же вы? Когда жив был, занимался чем-то?

– А, когда жив был, – с облегчением проговорил Пахтусов, – тогда другое дело. Теннисом.

При нашем заводе корт есть, вот он и попросил меня устроить его туда. А раньше, знаю, в бассейн ходил.

– Больше вопросов нет, – сказал Ксенофонтов, закрыл блокнот и сунул его в карман.

– Ну что ж, – растерянно пробормотал Зайцев, не ожидавший столь резкого окончания, – раз так… Прошу всех подписать протокол очной ставки и… И можете быть свободны.

Охотники столпились у стола, по очереди, передавая ручку друг другу, подписали голубоватые бланки, исписанные мелким зайцевским почерком, и, попрощавшись вразнобой, ушли.

– У тебя есть фотография Асташкина? – спросил Ксенофонтов, когда дверь за охотниками закрылась.

– Сколько угодно, – Зайцев вынул из стола и бросил перед Ксенофонтовым черный пакет.

Вынув снимки, Ксенофонтов убедился, что Асташкин любил сниматься. Вот он на теннисном корте с ракеткой, залитый солнцем, подтянутый и веселый, скорее всего после победы, а вот он после удачной охоты – одна нога на земле, вторая на туше громадного кабана с клыкастой мордой, вот у своего гастронома – в светлом костюме, при галстуке, с плоским черным чемоданчиком… Короткая стрижка, худощавое лицо, насмешливый взгляд, чуть оттопыренные уши, что, впрочем, нисколько его не портило.

– В детстве, наверно, рыжим был, – задумчиво проговорил Ксенофонтов.

– Да, там есть один цветной снимок…

– Чем же он их допек… Чем-то он их допек… Ну, ладно, старик, мне пора, – Ксенофонтов поднялся. – Позвони как-нибудь… Через денек-второй.

– Пожалуйста, – в голосе Зайцева прозвучало разочарование, он все-таки надеялся на помощь Ксенофонтова. – Конечно, позвоню. Я могу позвонить и через недельку-вторую… Могу вообще не звонить. – Зайцев устало складывал в стол фотографии, запихивал в переполненный сейф уголовное дело с подшитыми протоколами.