Слишком идеально

– У декораторов работа кипит вовсю. Я даже и не догадывалась, что в саду есть бассейн, пока они не выкорчевали все сорняки.

– Да, но с ним придется долго возиться, чтобы привести его в рабочее состояние. – Голос Гаспара стал громче – должно быть, он подошел поближе к микрофону. Было слышно, как он уселся за стол – судя по звуку, он тоже сидел на вращающемся кресле, – а затем раздался звон серебряной вилки по фарфору. – Как вкусно! Вы уверены, что предпочитаете рыбу без соуса?

– Уверена. Я его попробовала, когда готовила, но совсем чуть-чуть. Просто чтобы убедиться, что ничего не забыла туда положить. Я же на диете.

– К вашему сведению, я считаю, что диета вам ни к чему: вы и так прекрасно выглядите.

– Спасибо, но, к вашему сведению, я сижу на этой диете ради себя самой. Может, поэтому мне и удалось на этот раз чего-то добиться.

– Что вы хотите этим сказать?

– Это долгая история. В последнее время я многое делаю просто для себя. Вот уже два года, как я пытаюсь измениться к лучшему.

– Что ж, совместные трапезы для того и созданы, чтобы делиться историями.

– Пожалуй, вы правы. – Эйми положила в рот кусочек рыбы и удовлетворенно кивнула: рыба получилась то, что надо. Конечно, с тем ужином, что она подала Гаю, не сравнить, но все равно вкусная. – С чего начать?

– Начните с начала, – предложил он. – Расскажите мне о себе все.

– Все? – Она улыбнулась шутливым ноткам в голосе Гаспара, а затем погрузилась в раздумье. Вообще-то Эйми всегда хорошо рассказывала истории: этот дар она унаследовала от матери. Но одно дело – сочинять сказки, и совсем другое – рассказывать о себе. – Думаю, рассказ нужно начать с самого главного человека в моей жизни, без которого меня бы не было. Я говорю о маме. Она была парализована и умерла, когда мне было десять лет.

Воцарилось молчание.

– Мне очень жаль. Должно быть, вы тяжело перенесли ее смерть.

– Да, – вздохнула Эйми. – Было очень тяжело потерять ее. Но до этого все было просто замечательно. Она была таким смелым, оптимистичным человеком! С мамой никогда не бывало скучно. При ней жизнь в доме моих бабушки и дедушки была похожа на… – Она смотрела в пустоту, подыскивая нужное слово. – На сказку.

– Почему вашу мать парализовало?

Байрон сидел в кресле перед монитором и наблюдал, как разные эмоции сменяются на лице Эйми. Все в ней его очаровывало: ее глаза, улыбка…

– Она и ее подруги по колледжу отправились на горное озеро. Там они стали нырять в воду прямо с утеса. Когда пришла очередь нырять маме, она поскользнулась и упала не в воду, а на берег. Сломана себе шейный отдел позвоночника, и ее увезли в больницу. Там она и узнала, что беременна. Она об этом даже и не догадывалась. Срок был совсем небольшой, и она могла бы сделать аборт. К тому же ей хотели давать какие-то лекарства, от которых плод погиб бы. Но она умоляла врачей сохранить ребенка. Потом мама рассказывала мне, что в то ужасное время, когда она поняла, что никогда больше не сможет ходить и даже двигать руками, я стала ее единственным смыслом жизни.

– Удивительно, как у нее не случился выкидыш.

– Да, удивительно, – согласилась Эйми. – Она вынашивала меня почти полный срок, а потом ей сделали кесарево. Про нас даже напечатали в газете. Так как мама не могла за мной ухаживать, я выросла в доме бабушки и дедушки.

– Той самой бабушки, что постоянно пичкала вас конфетами.

– Той самой, – кивнула Эйми и подцепила на вилку ломтик рыбы. Байрон заметил, что у нее изящные руки и что ее движения хоть и скованны, но отличаются некой грациозностью. – Никто не готовит домашние сласти лучше Дафны Бейкер, она же Мим. А какие она печет печенья и пирожки! Пальчики оближете.

– Я в этом не сомневаюсь, – ответил он, наслаждаясь ужином. – Надеюсь, вы не посчитаете меня чересчур любопытным, если я спрошу, где же все это время был ваш отец?

– Отца у меня нет. – Улыбка Эйми померкла. – Ну конечно, он есть, наверно, где-то, иначе меня бы на свете не было, но я о нем совсем ничего не знаю.

– Простите, зря я спросил.

– Да нет, ничего страшного, – заверила она. – Просто я всегда переживаю за маму: боюсь, что люди будут судить ее слишком строго, когда узнают, что в моем свидетельстве о рождении в графе «отец» она поставила прочерк. В ее защиту я могу сказать лишь то, что она была совсем юной и училась в колледже. Она еще не перебесилась. Однако она никогда не была шалавой. Мама не знала, кто мой отец, не потому, что спала со всеми ребятами подряд. Просто она как-то раз познакомилась на дискотеке с одним парнем. Музыка, огни… Короче, он совсем вскружил ей голову. Он сам был не из общежития, и после танцев они отправились в гостиничный номер… Утром, перед уходом, мама оставила ему свой номер, но он так и не позвонил. – Она наморщила нос, словно хотела сказать: «Обыкновенная история». – Кто бы он ни был, он даже не подозревает о моем существовании.

– Тогда мне его жаль. Впрочем, сам виноват. – Байрон вправду так думал – А теперь расскажите-ка мне о своем волшебном детстве в доме бабушки.