Слишком хорошо, чтобы быть правдой (2)

– Отличная идея! Я никогда не пробовала того, что ты готовишь.

– Надо же, – спокойно сказал Брайан, снова закрывая глаза и поудобнее устраиваясь на жёсткой диванной подушке. – А как леди будет со мной расплачиваться? Наконец-то покажет мне татуировку?

– Может быть, – ответила я, поднимаясь и потягиваясь – диван оказался очень уж тесным для двоих Брайан тоже потянулся, но даже не открыл глаз.

– После таких обещаний джентльмену будет очень трудно сосредоточиться на приготовлении ужина.

Вдруг мой гость поднял голову.

– Чёрт, я совсем забыл! Я тебе кое-что принёс. Дай-ка куртку.

Я взяла со спинки кресла куртку, и Брайан достал из кармана атласный мешочек.

– Повернись спиной, – скомандовал он.

Отгоняя мучившее меня дежа вю, я пощупала новое украшение, после чего подошла к зеркалу – и восхищённо ахнула. Колье состояло из нескольких крупных камней и россыпи мелких, которые были скреплены в форме звёзд.

– Это… бриллианты? – осторожно спросила я.

– Да, – просто ответил Брайан, бросив на меня заинтересованный взгляд. – И они тебе очень идут. А бриллианты идут не каждой женщине. Несмотря на общественное мнение.

– Ты сошёл с ума! Ведь это стоит огромных…

– Для таких дотошных леди, как ты, там есть записка. Прочитай. И вопросов не будет.

В записке значилось следующее: "Женщине, которая для меня дороже и красивее всех бриллиантов мира". А ниже была подпись – две буквы: "Б.Ф". (Брайан) В ту пору, когда все мальчики мечтали о старшем брате, я мечтал о старшей сестре.

Ведь существует множество вещей, о которых брату рассказывать просто-напросто противопоказано. Как найти в себе силы для того, чтобы сообщить о позорном проигрыше в очередных соревнованиях? Или же поделиться страшной тайной – рассказать о ненависти к школьным урокам спорта (а я их ох как ненавидел – хотя бы потому, что мы постоянно делали одно и то же, и повторяющиеся упражнения очень быстро надоедали)? С братом, как с мужчиной, можно говорить только о победах. А вот сестре можно рассказать всё – она поймёт и поддержит.

Но в семье я, увы, был единственным ребёнком. И совсем не просто так. У моего отца было двое младших братьев – и он отлично знал, какие испытания выпадают на долю самого старшего. И, хотя его братья не добились в жизни такого успеха, как он (один из них был банкиром средней руки, второй – ювелиром с достатком гораздо ниже среднего), отец не верил в то, что эти "семейные сложности" формируют характер ребёнка и закаляют его волю.

– У меня будет единственный сын, – говорил он маме. – И я отдам ему всё, что у меня есть. Всё, что я смогу ему отдать. И не буду размениваться на других.

Не знаю, что по этому поводу думала мама – во всяком случае, с отцом она никогда не спорила. Не хотела или же просто не могла – для того, чтобы с ним спорить, нужно было иметь большую смелость.

Когда мама была на пятом месяце беременности, то её подруга, большой "знаток" по части определения пола ребёнка, сказала:

– Дорогая, у тебя будет девочка! По всему видно!

Думаю, не стоит даже пытаться описывать реакцию отца. Он был зол. Конечно, злился он только первое время – недели две от силы. Потом он уже и думать забыл о планах насчёт единственного сына и стал таким же, как миллионы счастливых мужей – звонил домой из университета по десять раз на дню, спрашивая, всё ли хорошо и пытался "слушать меня", приложив ухо к маминому животу. Он мог проводить за этим занятием часы – и, наверное, сейчас я отдал бы многое за то, чтобы увидеть его лицо.

Я родился крошечным восьмимесячным малышом, очень слабым и бледным. Врачи заставили меня вдохнуть только минут через семь, после чего обратились к маме:

– Вы можете взять своего сына, мэм. Но ненадолго – ему нужен специальный уход.

– Сына? – только и спросила мама.

Удивились все. Особенно отец, который мужественно согласился сопровождать маму во время родов (ну и что, что он на второй минуте упал в обморок?). Он не только удивился, но и очень обрадовался.

– Как мы назовём его, дорогой? – спросила мама у отца через несколько дней.

– Брайан, разумеется, – ответил отец.

В роду у нас не было ни одного Брайана (я бы об этом знал). Вероятно, так звали какого-то исторического персонажа, любимого отцом (это было бы в его духе).

Иногда я сетовал на судьбу – в конце-то концов, отец, как историк, мог бы дать мне другое имя, более звучное – к примеру, Франклин (Рузвельт), Бенджамин (Дизраэли), или же какое-то ещё. Но своё имя я очень любил – и ни за какие сокровища мира не согласился бы его поменять.

По сей день я задумывался о том, какой могла бы быть моя сестра. Такой же, как и я? Или полной противоположностью? Думал я и о том, есть ли среди знакомых мне женщин такая, которая могла бы сойти за сестру. И она была. Её звали Надья.