Слишком много блондинок

Раннее московское утро — особенное время. Через час на улицах уже забегают, замельтешат: машины сердито загудят пешеходам, рвущимся на красный свет, милиционеры резко и противно засвистят наглецам, мчащимся по разделительной полосе, по тротуарам забурлят реки прохожих, лица покроются уличным макияжем — потом и пылью… Но сейчас, в восемь утра, меня колотил восторг — все было такое… мое. Как будто собственное — совершенно, невероятно пустой проспект Сахарова с длинными громадинами банков, в миллиардах окон которых веселится солнце. Чистый — еще без окурков, банок и фантиков, асфальт. И дымка — особенная, городская дымка… Скоро, совсем скоро она станет смогом — душными, едкими испарениями бензина, раскаленного тротуара, разгоряченного, немытого человеческого тела… Но вот сейчас я любуюсь, как в ней прячется шпиль высотки, как она колышется над деревьями, как сквозь нее проступают очертания домов, и мне хочется орать на всю эту утреннюю тишь: «Это все мое! мой город! мое утро! жизнь прекрасна!»

И таксист мне попался удачный. С проспекта я выползла на Садовое кольцо и тут же поймала старый-престарый золотистый «мерседес» с шикарным мужчиной — кудрявым, с огромными пышными баками… а в магнитофоне у него бесилась Шер. Мы так душевно прокатились, что он сделал мне скидку. Вместо семидесяти взял пятьдесят рублей, после чего я, правда, нахально подумала, что пятьдесят — цена что надо, а семьдесят — это, если по-честному, грабеж.

Возле Останкино тротуары еще не заставили машинами — кое-где пылились какие-то доходяги с утреннего эфира. Охранники на входе даже обрадовались раннему посетителю — мне, а главная по этажу, выдав ключ, пригласила на чашку чая. От чая я отказалась — с утра пью только кофе, и вприпрыжку побежала в редакцию.

Записав в амбарной книге «Вера — 8.47» и понадеявшись, что хоть у кого-нибудь от этой цифры случится инфаркт, я заметила, что не одна. На роскошном кожаном диване, закрывшись плакатом «Кайли Миноук», спал Юра. В одежде, ботинках и даже бейсболке. Носочки он отчего-то трогательно развесил на подлокотниках.

— Эге-гей! — я осторожно дернула его за прядь волос. — С добрым утром. Просыпайся!

Юра не подавал признаков жизни.

— Подъем! — рявкнула я.

Юра спал как убитый.

— Сейчас Борис придет, у нас собрание… — пригрозила я, и Юра мгновенно вскочил, уронив бейсболку.

— Щас, щас, щас… — бормотал он спросонья, не открывая глаз. — Сесяс буду как огучик…

— Юра, ку-ку, это я, Вера, — пояснила я и на всякий случай отошла подальше.

Юра, не открывая глаз, протянул руку за диван, вытянул оттуда бутылку минералки, залпом выпил половину, плеснул на ладонь, размазал по векам и, наконец, посмотрел на меня.

— А ты шо тут делашь? — отчужденно поинтересовался он.

— Юра, ты меня помнишь? — хихикнула я. Выглядел он занятно — мятый, глаза красные, волосы клочьями торчат, не понимает ничего.

— Вер, — Юра стукнул себя в грудь, — да я тебя…

— Начало хорошее, — заметила ч. — И я тебя тоже. Я, правда, не очень понимаю, о чем ты… Ну да ладно. Тебя что, из дома выгнали?

— Почему? — встрепенулся Юра.

— А почему ты здесь спишь?

— А! — Юра обрадовался. — Да меня вчера срочно вызвали… Срочно! Надо было принять у корреспондентов репортаж с концерта этого урода… ну как его… Кокера-Шмокера… Потом Боря притащил новую ведущую моды… Че-т там обсуждали…

— Да? — заинтересовалась я. — И как она?

Юра неожиданно взбодрился, приосанился, пелена с глаз пала, и он бодро произнес:

— Лучше ты сама это увидишь.

— Это положительный отзыв или отрицательный? — настаивала я.

Он встал, изумленно посмотрел на ботинки, огляделся, схватил носки и молча двинулся на выход.

— Эй, ты чего? — крикнула я вслед. — И вообще, почему ты в ботинках без носков?

— Я сначала все снял, — обернулся Юра, — а ночью замерз и носки не нашел. Тогда надел ботинки. Я ничего, просто меня тошнит. Сейчас вернусь. Поболтаем.

В редакцию Юра вернулся часа через три, но я в это время уже была занята по горло — перемывала кости новой ведущей.

С приходом Ларисы немедленно возникло напряжение. Вольт в триста.

Нам ее привела из новостей начальница отдела информации Таня и сказала:

— Знакомьтесь, это Лариса.

А Лариса как обвела нас своими большими зелеными глазами, которые на первый взгляд казались карими — из-за длинных ресниц, так нам всем и стало не по себе.

Очень-очень черноволосая девушка с прямыми, блестящими, короткими волосами. На смуглом личике — две приметные детали: нежная, свежая кожа и глаза. Все остальное будто от другого человека или наоборот — глаза и кожа от другого, а остальное — свое. Лицо узкое, щеки пухлые, нос какой-то бедный, незаметный, лоб среднеарифметический. Брови прямые, без изгиба, тоже черные, как уголь. Но смотрела она так, словно готова была, если что, вцепиться в горло.