Слишком много блондинок

Но повод уже был, и остановить меня могла только бомба с нервно-паралитическим газом, угодившая в эту квартиру.

— Вот что я для тебя значу! — закричала я и швырнула в стену пепельницу.

Может… Скорее всего, именно потому, что я давно не занималась любовью — а гормоны в это время устраивали внутри меня жуткий дебош… я, собственно, и затеяла весь этот высосанный из пальца скандал. Но ругались мы, несмотря на ничтожную причину, знатно — расшвыряли всю мебель, даже бросились друг на друга с кулаками… Единственное, что я умудрялась оберегать, — кучу Пашиной аппаратуры и его пах, по которому я едва не засадила ногой, но вовремя промахнулась, подумав о том, что, возможно, он мне когда-нибудь понадобится. В конце концов, Паша меня повалил животом на матрас, заломил мне руку за спину и попросил:

— Успокойся, пожалуйста…

Как только пришла пора признать свое поражение, я сделала вид, что мне везде больно, особенно в заломленной руке, и расплакалась. Паша еще некоторое время меня не отпускал — видимо, боялся моего коварства, но, убедившись, что я полностью выплакалась и теперь сопли рекой текут на пододеяльник, разжал хватку и принес салфетки. Тут же почувствовав себя неблагодарной идиоткой и психопаткой, я одновременно поняла: Паша — единственный, кто на удивление стойко выдерживает мои истерические приступы и прочее буйство. Это можно объяснить тем, что он меня понимает как психопат психопата, но даже если он — такой же, как я, то это лишний повод любить его еще больше. И тут — от сильных и возвышенных чувств — я снова разревелась.

Глава 36

Как алкоголик со стажем, я, очнувшись в десять утра, заставила себя обратно заснуть — чтобы во сне пережить похмелье. Правда, я добежала до кухни и горстями закинулась аспирином, анальгином и даже какими-то витаминами — чтобы потом ничего не болело. Встала в три, устроила себе баню: набрала в ванну кипятка, добавила в него хвойную пену и плескалась, пока не поняла, что все мои шлаки уже плавают снаружи. Паша оставил на унитазе — там, где я бы точно нашла, — трогательную записку: «Верочка, милая моя, как проснешься позвони мне по…» номера телефонов… «я на студии — свожу треки, у меня сегодня выступление на вечеринке. Буду часам к шести. Скучаю очень, думаю о тебе все время. Пока, твой деспот». Записку я взяла с собой в ванную и время от времени перечитывала.

Паша объявился в восемь, голодный и взмыленный. Мы пообедали, посмотрели «Мои голубые небеса», чуть опять не довели меня поцелуями до истерики, а потом пришлось очень быстро собираться на вечеринку, потому что оказалось — наш будильник остановился, и было на два часа позже, чем надо.

Может, покраситься в блондинку? Тогда я по крайней мере избавлюсь от скрытой ненависти ко всем длинноволосым блондинкам. Одна из них обнимала Пашу за талию и делала вид, что я рядом не стою. Точно — иду завтра и делаю «медовый» оттенок… волосы у меня вьющиеся, буду эдакой Барби-Малибу. И пусть меня встречают по прическе.

На вечеринке мне не понравилось.

Клуб был громадный — три необъятных этажа и толпы потных подростков. Все Пашины знакомые оказались музыкантами и неприятными типами. Они вели себя так, словно только что отказались от слезливой мольбы Дженифер Лопес писать для нее музыку и ничуть об этом не жалели, потому что Плачидо Доминго заказал им три альбома.

Девушка с белыми волосами держалась хуже всех. Она сердечно улыбалась Паше и в то же время смотрела сквозь меня, словно я человек-невидимка. Паша же очень мило с ней беседовал, словно позабыв о моем присутствии, или так, будто я неизвестно кто и просто рядом стою. В приступе жесточайшей обиды и ревности я объявила, что иду смотреть клуб. Причем они… из «них» меня волновал только Паша… как будто не обратили на мой уход никакого внимания. Я мрачно бродила по этажам, пока кто-то мне не крикнул:

— Эй, мы тебя знаем!

Я обернулась и увидела компанию молодых людей и девушек. Они сидели за большим столом и улюлюкали мне. Я подошла к столу и заметила старого знакомого.

— Леша! — Я обрадовалась, что среди всей этой буйной молодежи и зазнавшихся музыкантов у меня тоже есть друзья.

С Лешей мы раньше вместе работали в АДу, но он ушел первым — точнее, его уволили за то, что он «не соблюдал трудовую дисциплину» — и это невзирая на то, что он был лучшим оформителем. Сейчас у него — я видела Лешу по телеку — собственная студия и с дисциплиной у него, судя по благосостоянию, все прекрасно. Просто он любит работать ночью.

Лешу окружали — за столом — милейшие молодые люди. Все очень приятные, дружелюбные, и говорили они о чем-то интересном и смешном… Только я никак не могла понять о чем — меня оглушили обида и гнев. Против Паши и всех на свете ушлых блондинок. Наверное, это все-таки потому, что у меня давно не было секса. Наверное. Я посидела с ними минут двадцать, рассказала Леше, как ушла с работы, но ревность к этой белогривой стервозе не давала покоя.

— Сейчас приду, — прошептала я и выползла из-за стола.