Слишком много клоунов

– А что, непохоже? Ревизор ГТИ – и подполье. Причем не обычное подполье, пан Ольшак. Вы, очевидно, знаете, чем занимался батальон «Корморан»?

– Разведка, ликвидация предателей.

– Не только. Еще выявление провокаторов в собственных рядах, что-то вроде военной контрразведки. Два креста за доблесть и Виртути пятого класса. Последний пригодится мне, когда я пойду на пенсию. Двадцать пять процентов надбавки – это кое-что значит. Смешно? – Ровак протер очки.

– Не очень, – буркнул Ольшак. Он пытался представить себе этого невзрачного, не очень чисто выбритого человека в лоснящемся костюме, с небрежно завязанным галстуком, солдатом подпольной армии, той части этой армии, которая выполняла очень трудную задачу: выявление предателей.

– Так что вас привело сюда? – донесся до него голос Ровака.

– Люблю посмотреть на молодежь.

– И послушать современную музыку? – поморщился Ровак. – Значит, все-таки вы здесь по службе… – И прежде чем Ольшак успел сориентироваться, Ровак протянул руку к фотографии, лежащей на столе. – Этот молодой человек – Козловский, если не ошибаюсь? Он бывает здесь. Однако в последнее время его что-то не видно. Вы, наверное, слышали, с ним произошло какое-то неприятное происшествие.

– Да? – Ольшак удивился осведомленности Ровака, но, пожалуй, еще больше признанию ревизора в этом знакомстве. Что может связывать пожилого служащего с двадцатидвухлетним парнем, сбившимся с пути, бывшим студентом, работником подозрительной галантерейной мастерской? Ответ не заставил себя ждать.

– Его мать работает секретаршей нашего директора, знаете, такая типичная вдова, воспитавшая единственного ребенка. Тонны нежных чувств, которые она расточала, вскружили мальчишке голову. Время от времени, когда нет ни гроша в кармане, он заходит к ней на работу, и эта идиотка никогда ему не отказывает, а сама тонет в долгах. Такие матери – общественное зло, не правда ли?

– Вы от нее узнали о происшествии с сыном? Ровак не ответил, разглядывая фотографию. Наконец протянул ее Ольшаку.

– Им уже интересуется милиция. Этим и должно было кончиться. И чего она хочет, эта молодежь? Все сразу? Деньги, много денег, миллионы? А может, они правы? – Ровак наклонился к Ольшаку. – Может, они лучше нас знают, как надо жить? Наша молодость прошла в боях, а потом мы сели за канцелярские столы. Пожалуйста, не перебивайте, – попросил Ровак, заметив нетерпеливый жест Ольшака. – Ведь и вы когда-то стреляли, командовали людьми, у вас была власть, настоящая власть. Я был командиром взвода. Если бы я приказал кому-нибудь из своих людей броситься с моста, он бы и не спросил зачем, а просто прыгнул – и все.

– Или из лоджии девятого этажа?

– А теперь… – Ровак оставил без внимания замечание Ольшака. – А теперь я сижу над бумажками в ожидании пенсии и пересчитываю свои ордена па двадцатипятипроцентную надбавку. Так что, может, они и правы, эти молодые, что хотят иметь деньги, квартиры, машины… Ведь, несмотря ни на что, на деньги можно купить все и каждого, ну почти каждого, – поправился он и отпил кофе из чашки.

– Ну не скажите, похоже, что Сельчика, – заметил Ольшак, – нельзя было купить. Может быть, именно поэтому его сейчас нет в живых.

– Не знаю, – Ровак пожал плечами. – Я уже говорил, что не люблю таких людей, с чересчур чистыми руками. Сказать откровенно, они вызывают во мне отвращение и кажутся подозрительными. Вам не надоело со мной?

– Напротив.

– Время от времени у человека возникает желание перед кем-нибудь излить душу. Может быть, я именно поэтому иногда завидую женатым, им есть перед кем выговориться. Вы часто бываете здесь?

– Первый раз, – признался Ольшак.

– Я же каждую неделю.

– От кого вы узнали о случае с Козловским? – спросил инспектор.

– От кого я мог узнать? – удивился Ровак. – Сам видел, как его несли в карету «скорой помощи».

– Вы были на вокзале? – Ольшак даже подскочил на стуле.

– Ну и что? Иногда я захожу в вокзальный ресторан. Тем более что он в моей зоне инспекции. А что, этот малый хотел покончить с собой?

– Откуда я знаю? Среди ваших знакомых самоубийства становятся настоящей эпидемией. Сначала ваш шахматный партнер… Минутку, минутку, – прервал себя Ольшак. – Если вы знали этого парня, то наверняка его знал и Сельчик. А Козловский мог знать о Сельчике. Вы не в курсе?

– Козловского у нас на работе знали все, и он знал всех. А почему вы спрашиваете? Ведь Сельчик покончил с собой. Кстати, вы не нашли его миниатюрных шахмат? Я был в нескольких комиссионных, и нигде таких нет. А я так привык к ним. Если бы вы их нашли, я охотно купил бы их у наследников нашего Ка-тона. Вы не знаете, кто после него наследует?

– Ни о каком наследстве не может быть и речи, пока не кончится следствие, – сказал Ольшак и сразу же пожалел о своих словах.

– Следствие? – как бы обрадовался Ровак. – Значит, все-таки вы считаете, что это не самоубийство?

– Нужно еще установить его мотивы.