Слишком много поваров

Услыхав раздавшиеся аплодисменты, Браун еще сильнее смутился, поклонился и скрылся за дверью. Мэтры подняли вилки и принялись за дело, и остальные последовали их примеру. Отовсюду раздавалось одобрительное мычание. Росси что-то крикнул через стол.

— Превосходно, — негромко вынес приговор Мондор. — Запекать в максимально раскаленной духовке? — Серван торжественно кивнул, и вилки задвигались снова.

Когда подали блюдо из черепахи, церемония повторилась. На этот раз нам представили Крэбтри, и когда мы доели, то в восхищении стали звать его снова. Многие вышли из-за стола, чтобы пожать ему руку. Ему было очень приятно, и он совсем не смущался. Перед индейкой вышли двое — седой и морщинистый Грант и еще один негр, незнакомый мне, ибо на нашем сборище в ночь со среды на четверг он не присутствовал. Это была лучшая индейка, которую мне когда-либо доводилось пробовать, но предыдущие блюда были столь обильны, что я с трудом доел свою порцию. Мэтры же ели словно женщины, пакующие багаж, когда важен не объем чемодана, а вещи, которые необходимо туда уложить. Не говоря уже о кларете, которым они заливали все эти яства. За столом становилось все веселее, и даже старый Серван расточал улыбки налево и направо.

Без сомнения, кормежка была по высшему разряду! Вина я почти не пил, голова и так была словно набита ватой, и я рассудил, что если мне опять придется спасать Вульфу жизнь, то следует поберечь остатки соображения.

От первоначальной натянутости не осталось и следа, все были сыты, довольны и наслаждались ароматами кофе и коньяка, и вот наконец пробило десять и Вульф поднялся, чтобы произнести речь. Без сомнения, он понимал, что походил на истца по делу о побоях, но это его нисколько не смущало. Мы подвинули стулья так, чтобы сидеть лицом к нему, и затихли, а он непринужденно заговорил:

— Мистер Серван, дамы, досточтимые кулинары и уважаемые гости! Я чувствую себя немного глупо. В иных обстоятельствах вам — по крайней мере многим из вас — было бы интересно и поучительно послушать о вкладе Америки в мировую кулинарию, и мне пришлось бы призвать на помощь все свое красноречие, дабы убедить вас в значительности и весомости этого вклада. Но когда я принял столь лестное для меня приглашение выступить с речью на эту тему, я не подумал о том, что мне придется начать ее как раз тогда, когда это может показаться полностью излишним. Ведь, как ни приятно беседовать о блюдах, несравнимо более приятно их есть, чем мы сейчас и занимались. Один мой знакомый как-то раз признался мне, что одно из его любимых занятий — закрывать глаза и мечтать о прекрасных женщинах. Когда же я предложил ему открыть глаза и поглядеть вокруг, он возразил, что женщины его мечтаний прекрасны все без исключения и к тому же гораздо прекраснее настоящих. Сходным образом можно считать, что блюда в моей речи будут превосходить блюда, которыми вы только что насладились, но я вынужден отбросить и этот ложный аргумент. Я могу сколько угодно описывать и восхвалять превосходные американские блюда, но никакие мои слова не смогут сравниться с устрицами, черепахой и индейкой, которые только что были здесь, — он указал на стол, — а ныне — здесь! — И с этими словами он нежно похлопал по нужному месту.

Раздались аплодисменты. Мондор вскричал: «Bien dit!». Серван сиял.

По правде говоря, это была еще не речь, там этого не было. Теперь он приступил к собственно речи. Первые минут десять я нервничал. Ничто на свете не доставит мне большего удовольствия, чем вид сконфуженного Вульфа, но не в присутствии посторонних. Когда счастливый миг настанет (чего еще никогда не случалось), я хочу оказаться единственным зрителем на этом представлении. Я боялся, что тяготы путешествия, бессонные ночи и рана послужат к тому, что он всю речь забудет к чертям, но прошло минут десять, и я понял, что беспокоиться не о чем. Он говорил легко и уверенно. Я отхлебнул бренди и успокоился.

Когда он дошел до середины, я начал беспокоиться по другому поводу и взглянул на часы. Было уже поздно. Чарльстон всего в шестидесяти милях, и Толман уверял, что от него ведет отличная дорога, по которой можно легко доехать за полтора часа. Зная всю сложность задуманного, я был убежден, что уехать сегодня ночью все равно не получится, но замысел требовал присутствия Сола. Поэтому, когда лакей в зеленой куртке тихонько вошел из холла в гостиную и подал мне условный знак, я понял, что и тут беспокоиться не о чем, и на цыпочках прокрался к дверям.

В малой гостиной сидел маленький человечек с большим носом. Его потрепанная кепка висела на колене, а самому ему не мешало бы побриться. Он встал, и я с ухмылкой стиснул ему руку.

— Привет, любезнейший! Вот уж не думал, что меня обрадует твой вид! Ну-ка повернись, дай оценю тебя со спины.

— Как мистер Вульф? — требовательно спросил Сол Пензер.

— Отлично. Произносит речь, как я его научил.

— Ты уверен, что с ним все в порядке?