Слишком много счастья (сборник)

Она смотрела ему вслед и думала, что, скорее всего, никогда его больше не увидит. Сын Анюты. Действительно похож. Ни один обед в Палибино не обходился без Анютиных длинных обвинительных тирад. А потом она вышагивала по дорожкам сада, полная презрения к своей теперешней жизни, с верой в то, что судьба пошлет ей другую жизнь, суровую и справедливую.

Может, Юра будет жить иначе, кто знает? Может, когда-нибудь станет помягче к тете Соне, – только вряд ли это произойдет при ее жизни и вряд ли раньше, чем он достигнет ее лет.

III

На вокзал Софья приехала за полчаса до отправления поезда. Ей хотелось выпить горячего чая и купить пастилки для горла, но она была сейчас не в состоянии выносить ни очередей, ни разговоров по-французски. Можно прекрасно владеть иностранным языком, но стоит пасть духом или почувствовать недомогание, и вас потянет назад, к языку детской. Она села на скамью и опустила голову. Посплю чуть-чуть.

«Чуть-чуть» обернулось четвертью часа, как показали вокзальные часы. Вокруг нее собралась целая толпа, все бегали, суетились, мимо проезжали багажные тележки.

Софья поспешила к своему поезду. По пути мелькнул мужчина в меховой шапке, как у Максима. Лица она не увидела, он шел прочь от нее, однако широкие плечи и то, как он прокладывал себе путь – вежливо, но уверенно, – очень сильно напоминало Максима.

Тележка, доверху нагруженная чемоданами, вклинилась между ними, и мужчина исчез.

Разумеется, это не Максим. Что ему делать в Париже? На какой поезд или на какую встречу он мог бы так торопиться? Сердце неприятно забилось. Она зашла в вагон и села на свое место у окна. Было ясно, что в жизни Максима есть другая женщина. Вероятно, та самая, которую он не мог представить, и потому не приглашал Софью в Болье. Но ей казалось, мелкие мелодраматические дрязги – это не его стиль. Еще меньше он годился для того, чтобы терпеть женскую ревность, слезы и проклятия. Он сам как-то сказал, что у нее нет на него прав, он ей не принадлежит.

Это, разумеется, значило, что в браке у нее появятся на него права и обманывать ее он почел бы ниже своего достоинства.

Когда Софье почудилось, что это он на перроне, она только что пробудилась от тяжелого нездорового сна. Наверное, галлюцинация.

Поезд тронулся с обычным стоном и лязгом и медленно выполз из-под крыши вокзала.

Как ей нравился когда-то Париж! Не Париж времен коммуны, когда приходилось подчиняться экзальтированным, иногда совершенно непонятным распоряжениям Анюты, но Париж, в который она приехала позже, уже совсем взрослой, в полном расцвете. Когда знакомилась с математиками и политиками. В Париже, считала она тогда, не бывает ни скуки, ни снобизма, ни обмана.

Потом ей вручили Борденовскую премию, целовали руки, дарили цветы, произносили речи в роскошных светлых залах. Но когда дело дошло до поисков работы, перед ней закрыли все двери. Парижане думали об этом не больше, чем о том, чтобы принять в профессорб ученую обезьяну. Жены великих ученых избегали ее или встречались с ней только у себя дома, в приватной обстановке.

Эти жены были наблюдателями на баррикадах, бойцами невидимой непреклонной армии. Мужья страдали от их запретов, но в конечном счете подчинялись им. Мужчины, ломавшие то, что прежде считалось непреложными законами природы, пребывали в рабстве у женщин, занятых только тугими корсетами, визитными карточками и разговорами, от которых в горле першило, как от смешанного запаха духов.

Впрочем, пора прекратить эту литанию обид. Жены ученых в Стокгольме приглашали ее к себе: и на лучшие званые вечера, и на ужины в узком кругу. Они хвалили ее и даже выставляли напоказ. Тепло приняли ее дочку. Может, Софья и для них была курьезом, но таким, который они приняли и одобрили? Что-то вроде попугая-полиглота или тех гениев, которые моментально определят, что такой-то день в четырнадцатом веке пришелся на вторник.

Нет, это несправедливо. Они с уважением относились к тому, чем занималась Софья, и многие из них считали, что женщинам надо последовать ее примеру и когда-нибудь так и будет. Так почему же ей становилось с ними скучно, почему она все вспоминала других людей, способных засиживаться до поздней ночи за необычными разговорами? И почему ей было неприятно, что они одевались либо как пасторские жены, либо как цыганки?

Она все еще не могла прийти в себя после встречи с Жакларом и Юрой, от слов о том, что ее нельзя представить женщине, которая дорожит своей репутацией. А еще болит горло и озноб по всему телу, – видимо, сильно прохватило.Ну ничего, скоро она сама будет женой, причем женой человека богатого, умного и к тому же воспитанного.