Слишком много счастья (сборник)

Стояла не двигаясь, хотя чувствовала, что готова убежать. Однако тут она заметила, что не все сидевшие там были грязны и выглядели бродягами. Кое-кто, услышав, что она мать Кента, смотрел на нее без вызова или презрения, доброжелательно-удивленно.

Кент не носил рясу. На нем были серые брюки с поясом, несколько великоватые, футболка без всякой надписи и сильно поношенный пиджак. Волосы пострижены так коротко, что кудряшки почти не заметны. Он был совсем седой, лицо морщинистое, зубов не хватало, и такой худой, что выглядел старше своих лет.

Он не обнял ее, да она и не ждала этого, но положил ей руку на спину и чуть подтолкнул в том направлении, куда им надо было идти.

– Ты все еще куришь трубку? – спросила она, уловив некий запах.

Она вспомнила, как он обзавелся трубкой, когда учился в старших классах.

– Трубку? Нет, что ты. Это от пожара запах гари остался. Мы его уже не замечаем. Там, куда мы идем, будет пахнуть сильнее.

– Мы пройдем мимо пожарища?

– Нет-нет. Даже если бы мы захотели, там не пройдешь. Все перекрыто. Опасно для прохожих. Некоторые дома будут сносить. Но ты не волнуйся, у нас все в порядке. От нашего дома до центра пожара больше квартала.

– Ты живешь в многоквартирном доме? – спросила она, несколько встревоженная этим «мы».

– Ну, типа того. Да. Сейчас увидишь.

Голос у Кента был мягкий, отвечал он сразу, с готовностью, но чувствовалось, что он делает над собой усилие, как человек, который пытается из вежливости говорить с иностранцем на его языке. Он даже немного пригибался к ней, чтобы она лучше слышала. Похоже, он хотел, чтобы она заметила усилия, которые он вкладывал в разговор, словно стараясь поточнее перевести все на ее язык.

Расплата.

Когда они сходили с тротуара на проезжую часть, он немного запнулся, задел ее рукав и тут же извинился. И ей показалось, что он вздрогнул.

СПИД. Ну конечно. Как же она раньше не догадалась?

– Нет-нет, – сказал он, хотя Салли ничего не произнесла вслух. – Я сейчас совершенно здоров. Ты не думай, что я ВИЧ-инфицированный или что-нибудь в этом роде. Несколько лет назад подхватил малярию, но сейчас все в порядке. Я просто немного подустал, но волноваться не о чем. Давай вот здесь свернем, мы живем в этом квартале.

Опять «мы».– И не думай, что я псих, – добавил он. – Я просто понял, чего добивалась Саванна, и решил, что надо тебя успокоить. Все, пришли.

Дом был из тех, у которых входную дверь отделяют от тротуара всего несколько ступенек.

– Я, знаешь ли, соблюдаю целибат, – сказал он, открывая дверь.

Часть двери заменял кусок картона.

Пол из голых досок скрипел под ногами. В нос ударила тяжелая вонь. Запах гари с улицы проникал, разумеется, и сюда, но тут он смешивался с ароматами какой-то ископаемой стряпни, пережженного кофе, туалета, болезни и гниения.

– Ну, наверное, «целибат» не точное слово. Когда так говорят, имеют в виду волевое усилие. Лучше сказать так: «Я существо бесполое». Но только не надо думать, что в этом есть заслуга. Заслуги в этом нет.

Ведя ее за собой, он обогнул лестницу и направился в кухню. Там возилась какая-то огромная женщина: стоя к ним спиной, она что-то помешивала на плите.

– Привет, Марни! – сказал Кент. – Это моя мама. Ты ведь поздороваешься с моей мамой?

Салли заметила, что голос у него изменился. Теперь он звучал расслабленно, искренне, может быть, даже уважительно – совсем не похоже на притворную легкость в разговоре с ней.

– Здравствуйте, Марни! – сказала она.

Женщина повернулась к ним. У нее было какое-то приплюснутое кукольное личико, втиснутое в буханку плоти, и расфокусированный взгляд.

– Марни – наша повариха на этой неделе, – пояснил Кент. – Пахнет отлично, Марни.

Матери он сказал: «Пойдем-ка ко мне в убежище!» – и повел ее.

Они спустились на несколько ступенек и прошли по коридору в заднюю часть дома. Двигаться там было сложно, поскольку повсюду лежали стопки газет, рекламных листовок и журналов. Все это было аккуратно перевязано.

– Надо бы выкинуть все это, – сказал Кент. – Я говорил Стиву сегодня утром. Опасно же при пожаре. «Господи Исусе!» – как я, бывало, раньше говорил. Теперь я понимаю, что это значит.

«Господи Исусе». Она гадала, не принадлежит ли он к какой-то секте, члены которой носят обычную одежду? Но если бы дело обстояло так, вряд ли он упомянул бы имя Иисуса всуе… Хотя есть ведь и нехристианские секты.

Его комната оказалась еще на один лестничный пролет ниже, то есть в подвале. Там помещались койка, потрепанный письменный стол-бюро с полочками и пара стульев с утраченными перекладинами.

– Стулья совершенно надежные, – сказал Кент. – Конечно, мы почти все где-нибудь подбираем, но я всегда отличу стулья, на которых сидеть нельзя.

Салли устало опустилась на стул.

– Так кто же ты? – спросила она. – Чем занимаешься? Что это за дом? Общежитие для освободившихся из тюрьмы {35} ?

– Вовсе нет. Ничего похожего. Мы принимаем сюда любого, кто захочет.

– И меня примете?