Слишком много счастья

Поднимаясь на лифте, я думала: а не повернуть ли назад, не дойдя до стола дежурной медсестры в отделении? Или, может, просто развернуться на триста шестьдесят градусов – то есть поехать вниз на том же лифте. Регистраторша внизу ничего не заметит. Она забыла о моем существовании, как только заговорила со следующим в очереди. А даже если и не забыла, что с того?

Но мне же самой будет стыдно, – убеждала я себя. Не столько за бесчувственность, сколько за трусость.

Я подошла к столу дежурной сестры, и та назвала мне номер палаты.

Это оказалась отдельная палата, совсем крошечная, где не было ни внушительных медицинских приборов, ни цветов. Шарлин я увидела не сразу: в тот момент, когда я вошла, над ней склонилась медсестра. Точнее, так: сестра склонилась над кроватью, на которой, казалось, были сложены простыни и одеяла, но не было человека. «Увеличенная печень», – вспомнила я и пожалела, что не убежала из больницы.

Сестра выпрямилась, обернулась и улыбнулась. Это была пухлая мулатка с очень мелодичным голосом – должно быть, из Вест-Индии.

– Вы, наверное, та самая Марлин? – спросила она.

Произнесла так, словно ей нравилось мое имя.

– Она вас так хотела увидеть. Да вы подойдите поближе!

Я послушно приблизилась и взглянула на отечное, раздутое тело, заострившиеся черты лица, цыплячью шею – до того тощую, что больничная пижама казалась на много размеров больше. Завитки волос – она все еще оставалась шатенкой – крошечные, не длиннее половины сантиметра. Ничего похожего на Шарлин.

Я видела раньше лица умирающих – матери, отца и даже человека, которого, боюсь, любила. Так что удивлена я не была.

– Спит, – сказала медсестра. – Ах, как она вас ждала…

– Значит, она не без сознания?

– Нет, нет. Просто спит.

Ага, теперь я увидела: что-то от прежней Шарлин в ней все-таки было. Но что? Может быть, вот это такое знакомое мне легкое, словно игривое подергивание кончика рта.

Медсестра продолжала тихо говорить своим радостным мелодичным голосом:

– Не знаю только, узнает ли она вас теперь. Ах, она так надеялась, что вы придете. Тут для вас есть кое-что…

– А она проснется?

Сестра с сомнением покачала головой:

– Нам приходится все время делать ей обезболивающие уколы.

Она открыла прикроватную тумбочку:

– Так вот. Это здесь. Шарлин просила меня передать его вам, если будет слишком поздно для нее самой. Ей не хотелось, чтобы это сделал муж. И вы пришли! Она была бы так рада…

Запечатанный конверт с моим именем, выписанным нетвердыми заглавными буквами.

– Только не муж, – подмигнула медсестра и расплылась в улыбке. Наверное, выражала этим догадку, что тут скрыты какие-то женские секреты, что-то недозволенное – может быть, давнишний любовник?

– А вы зайдите завтра, – сказала она на прощание. – Кто знает? Если она очнется, я ей попробую втолковать.

Письмо я прочитала уже в лифте. Шарлин сумела написать его почти нормальным почерком, совсем не такими страшными расползающимися буквами, как на конверте. Скорее всего, письмо было написано раньше, а потом она положила его в конверт, запечатала и отложила, рассчитывая вручить мне при встрече. И только позднее поняла, что надо написать на конверте мое имя.

Марлин. Пишу это на случай, если дело зайдет так далеко, что я не смогу говорить. Пожалуйста, сделай то, что я прошу. Съезди, пожалуйста, в Гелф и спроси в соборе отца Хофстрейдера. Собор Девы Марии Утешительницы. Собор такой большой, что и названия не надо запоминать. Отец Хофстрейдер. Он знает, что делать. Я не могу попросить об этом К. и вообще не хочу, чтобы он знал. Отец Х. все знает, я попросила его, и он обещал мне помочь. Марлин, прошу, сделай это, и Бог тебя благословит. Ничего про тебя не говорила.

Кто это – К.? Наверное, муж. Он не знает. Ну разумеется, не знает.

Отец Хофстрейдер.

Ничего про меня не говорила.

Можно было, конечно, прямо на выходе из больницы смять это письмо и выкинуть. Я так и сделала: отшвырнула конверт, и ветер унес его в водосточный желоб на Юниверсити-авеню. Но потом вдруг поняла, что письма в конверте не было: оно осталось у меня в кармане.

В больницу я больше не пойду. И в Гелф не поеду.

Кит – вот как звали ее мужа. Теперь вспомнила. Они еще ходили на яхте под парусом. Кристофер. Сокращенно – Кит. Кристофер. К.

Я зашла в подъезд своего дома, потом в кабину лифта, нажала кнопку – и тут поняла, что еду не наверх, в свою квартиру, а вниз, в гараж. Не переодеваясь, как есть, я села в машину, выехала на улицу и двинулась в направлении скоростной автострады Гардинера.