Слишком много секретов

– Выпей, д-деточка! – слегка заикаясь, пробормотала старушка. – Успокойся, забудь… И п-пойди себе, п-погуляй. А с К-кузьминым я с-сама поговорю. Ишь, что удумал! П-пусть себе ищет другую невесту.

– Э, нет! Замуж за него я как раз пойду! – возразила Жанна неожиданно спокойно, затем отпила из чашки остывшего чаю, откусила большой кусок бутерброда, медленно и тщательно прожевала и взглянула на бабушку лукаво. – А машин на свадьбе много будет, как думаешь, бабуль? И платье мне сошьют, как я захочу, или как у всех у них положено?.. Если не как захочу, то я не согласна! Так и скажи своему Кузьмину.

«Совсем с ума сошла от нервного шока», – испуганно подумала бабушка и сунула внучке стаканчик с валерьянкой прямо под нос. От резкого запаха лекарства девушка чихнула, оттолкнула склянку и фыркнула:

– Это ты выпей успокоительного, если хочешь. А погулять я пойду, пожалуй. Ужасно вчера устала на институтском вечере.

«Платье пусть сошьют длинное, из тонкого шелка пышными складками, со стразами, широким поясом и прозрачными шифоновыми рукавами… Нет, строгого силуэта платье с нежным рисунком из серебристых нитей, а складками будет шлейф – очень длинный с газовой волной поверх складок… рукава пусть остаются прозрачными. И тонкий шарф на диадеме из… из брильянтов? Длинные изящные серьги… нет, никаких серёг – уши у меня не проколоты, и ничего такого делать я не буду. Лучше надену перчатки до самых локтей или даже выше. И туфли, самое главное – туфли. На высоких тонких каблуках с изящными серебряными пряжками. Такие, как я видела в иностранном журнале у Светки… Жаль, что эта здоровенная Лена Перепёлкина меня не увидит, ей ни за что не влезть в моё свадебное платье. Впрочем, я ведь смогу принести фотографии хотя бы в институт. Все станут смотреть, и Илья тоже – просто так, из любопытства… А на занятия меня будет возить на машине водитель Алексея Петровича. Или не будет?»

– …Я тебя серьёзно спрашиваю, а ты глупо улыбаешься и ничего не отвечаешь, – строгий голос бабушки Наташи пробился сквозь ослепительные белые волны Жанниного видения. – Ты уверена, что не пожалеешь о своём решении через день после свадьбы? Семейная жизнь не всегда легка и безоблачна.

Наталья Ивановна осторожно подбирала слова, не решаясь сказать о разнице в возрасте и о нежных чувствах, которые по-прежнему казались ей, состарившейся в одиночестве, совершенно необходимыми для долгой жизни вдвоём с мужчиной.

– Как можно быть в чём-то уверенной, бабуль? Тем не менее, лучше быть женой немолодого, но серьёзного и состоявшегося человека, чем какого-нибудь маменькиного сынка и оболтуса, – совершенно бесцветным, но спокойным голосом рассуждала Жанна.

«Где она этого набралась? – изумилась бабушка Наташа. – Неужели я могла ей такое внушить?»

– …И потом ведь он не будет приходить домой пьяным в лоскуты, не станет орать дома матом и лезть ко мне с кулаками. Не того пошиба он мужчина, этот Алексей Петрович, верно ведь? – как ни в чём не бывало, продолжала девушка. – Все выходят замуж время от времени, ведь так? И частенько совсем не счастливо и не удачно.

«Господи, что я несу! – ужаснулась Жанна, словно услышав со стороны свою нелепую речь. – И пусть, и ладно! Зато никто не сможет сказать, что я о ком-то тоскую, чем-то опечалена, одинока. Не хочу, чтобы меня ещё когда-нибудь предавали! И всё, и точка!»

– Не переживай бабуль, всё будет хорошо. Или вообще – прекрасно! – вслух успокоила она встревоженную бабушку. – Давай лучше дозавтракаем, ужасно хочется есть. И почаёвничаем, а там видно будет.

– Ещё много времени на раздумья, тебе ведь пока нет восемнадцати лет, – пробормотала Наталья Ивановна почти успокоено, вовремя вспомнив о внучкином возрасте.

–Думаю, с этим у Кузьмина проблем не будет, – хладнокровно заявила внучка. – С регестрирующими тётеньками он договорится, с этими,.. в ЗАГСе которые. В конце концов, он и над ними начальник.

«Что же я наделала, дура старая!» – сокрушалась бабушка Наталья, оставшись одна в их с Жанной уютной, чистенькой кухне с кусочком недоеденного печенья в руке.

А за окном осеннее солнце щедро разливало неяркое золото по влажной, потемневшей за ночь от холода и росы листве клёнов и рябин. Быстро подсыхающие буровато-красные и палевые листочки легко шелестели под ветерком, и шептались, и шуршали, и срывались неожиданно… Кружились, падали и ложились на мокрую землю живописными узорами. Лёгкая сентябрьская грусть неслышно ступала по промокшим газонам, скользила между берёзами, заглядывала в окна. Её прохладное дыханье едва касалось неброских поздних цветов, чудом сохранившихся на поблёкшей клумбе под окном, и теперь они неохотно роняли тонкие лепестки.

***